Мы сидели, спрятавшись, как мыши, в этом давно заброшенном доме с земляным полом, усеянным нечистотами. Там давно никто не жил, никто не охранял одичавший сад уже лет сто, никто не собирал плоды. Это был мой истинный дворец, где можно было сидеть и ждать смерти. У меня не осталось ни одной монеты от призрачных богатств проповедника, меня преследовали, на моих руках виднелись старые и новые порезы от многочисленных кровопусканий, и больше всего на свете мне хотелось покурить кифа, чтобы умиротворить душу. Из ценных вещей у меня была только янтарная трубка, которую подарил старый законоучитель Шаммай.
Седая борода моего приемного отца давно смешалась с землей, а мать совсем потеряла рассудок. Бог, играя со мной, все время подталкивал меня к пропасти, и если бы не бедный Иуда, мне пришел бы конец. Что происходит в момент, когда все кончается? Наверно, сладчайшее небытие, похожее на теплое бархатное устье женщины, обволакивает тебя, уже лишенного всякого греха.
Над Дамаском сейчас ночь. Масло в лампе кончилось, я встал, наполнил лампу и поправил фитиль, чтобы дописать эти последние строки. Если посмотреть в узкое окно из комнаты, где я сижу, город кажется высеченным из одного огромного белого камня. Кое-где горят огни. Луна убывает.
Когда нам рассказывают о жизни кумира, она всегда проста и устремлена к цели, как стрела, но, когда я смотрю на свою жизнь, меня ужасает ее неопределенность. Да, времена пророков прошли.
Наверное, еще какое-то время (год, два, пока император не затеет новые возмутительные реформы) про меня будут помнить. Говорят, мои ученики, чтобы добыть себе хлеба и вина, клянутся простофилям, что были верны мне до конца. Пусть. Если смотреть на звезду, стоя под деревом, кажется, что она висит среди ветвей, – так и я лишь условно присутствовал среди тех, кого исцелял и учил, ведь мой ум был где-то очень далеко. Но ведь найдется человек, который действительно разберется во всем, что со мной случилось? Ведь даже путь звезды можно высчитать – с помощью эфемерид, математики и арабских инструментов, и неизвестность отверзнется на основании известного. Впрочем, человек отличается от звезды тем, что его путь не поддается строгому вычислению. Какими приспособлениями надо вооружиться, если хочешь узнать истину? Да, мои слова тоже лишь слабый отсвет реальности, и сейчас я прекращаю эти записки, а вместе с ними – прежнюю жизнь, которая сделала из меня пророка, хотя, признаться, я не был этого достоин. В Дамаске я пробуду недолго. Я хочу иметь одну любимую жену, а не сотни диких восторженных женщин, которые у меня были прежде, хочу поселиться в кедровом лесу, в доме у ручья, хочу устроить на солнечной террасе небольшой сад с целебными растениями, а Царство Израиля пусть заботится о себе само, ведь оно (сколько времени ушло, чтобы понять!) не Божье дитя, молящее о спасении, а химера, которая преследует свои нечеловеческие цели.
Я осторожно наблюдал за тем, как Иуда подошел к солдатам. Центурион попросил его назвать имя. «Я Йесус», – ответил Иуда, и ему связали руки за спиной. Он был спокоен и улыбался. Меня спасло то, что легионеры не догадались заглянуть в старый дом. Вскоре их шаги стихли, и я стал торопливо надевать женскую одежду. Иуда поступил так ради меня, и это его воля. Смогу ли я жить дальше? Да. Надо сохранять ясный ум и жить, потому что другого шанса не будет.
Месяц элул,
3793 год от Сотворения мира
