Впрочем, документов, которые свидетельствовали бы о давнем и негативном отношении Врангеля к Скоблину и его подозрениях в сотрудничестве того с советской разведкой, нет. Ситуация же с упомянутой поездкой Плевицкой в сопровождении Скоблина в Америку выглядела в описании эмигрантских источников следующим образом. Этот концертный тур начался в январе 1926 года и проходил успешно. Концерты Плевицкой в эмигрантских аудиториях получали прекрасные отзывы. «Пела та, которая шаг за шагом прошла с нами весь наш крестный ход изгнания с его лишениями и печалями», — писал в одной из рецензий сотрудник эмигрантского «Нового Русского Слова» А. Ступенков.
Но в октябре 1926 года в просоветской газете «Русский Голос» появился анонс с приглашением посетить в Нью-Йорке концерт с участием «рабоче-крестьянской певицы» Н.В. Плевицкой. В связи с этим сотрудник «Нового Русского Слова» А. Камышников поместил в газете статью под названием «Глупость или измена?», обращенную к певице. Но та отвечала на подобные протесты: «Я артистка и пою для всех. Я — вне политики». Ступенков обращается к Скоблину с просьбой воздействовать на жену. Но тот занял сторону своей супруги. В результате отзвуки этого скандала докатились до Европы и привели, по мнению сторонников указанной выше версии, к приказу разгневанного Врангеля об отстранении Скоблина от командования Корниловским полком. Тот якобы искал встречи с Врангелем, но он его не принял и не отменил своего приказа
.
Но, как свидетельствуют документы, в том числе опубликованные автором этих строк в книге, изданной в 2010 году, Врангель в действительности не питал негодования, ненависти или подозрений к Скоблину. Наоборот, в письме генералу Шатилову он указывал, что «отчисляя Скоблина по представлению генерала Витковского, в ряде других лиц, в силу места своего местопребывания не имеющих возможности руководить людьми своих частей (Скоблин в это время был в Америке), я далек от мысли, что приказ мой будет истолкован как осуждение его доблестной службы»
. Врангель подробно изложил обстоятельства освобождения Скоблина от командования полком в своем приказе от 9 сентября 1927 года. Он связывал это с его американской поездкой и, ссылаясь на ходатайство генерала Витковского об оставлении полковника Гордиенко в должности командира Корниловского полка, как успешно руководившего им, зачислил Скоблина в свое распоряжение
.
Таким образом, у последнего не было оснований ненавидеть Врангеля, а тем более участвовать в его устранении. Да и французские судебные власти, занимаясь в конце 30-х годов следствием по делу Скоблина и Плевицкой, не вменяли им обвинения в причастности к убийству генерала Врангеля. На должность командира Корниловского ударного полка он был возвращен приказом великого князя Николая Николаевича и генерала Кутепова 5 июля 1928 года.
Так или иначе, вопрос о времени вербовки генерала Скоблина советской разведкой и о том, кто, каким образом и когда это сделал, вызывал традиционный и многолетний интерес в эмиграции после того, как в 1937 году выяснилось, что бывший генерал участвовал в похищении генерала Миллера. Недостатка в версиях и предположениях не было. Часто в происшедшем обвиняли Плевицкую, утверждая, что она была завербована первой, а затем завербовала и Скоблина, или же, как человек более опытный и пользовавшийся особым влиянием на мужа, она убедила его согласиться на предложение советских спецслужб. Точки зрения о том, что Плевицкая с самого начала совместной жизни со Скоблиным была агентом ЧК и завербовала мужа, придерживался, например, В.Л. Бурцев, активно занимавшийся расследованием похищений генералов Кутепова и Миллера.
Генерал Скоблин никогда и нигде не работал, и уже в силу этого находился в зависимости от своей властной и деловой жены. Многие лица, хорошо эту знавшие эту семью, утверждали, что именно Плевицкая являлась фактически главой семьи, хотя и любила притворяться, демонстрируя, что старший в семье — муж. Материальное положение семьи оставляло желать лучшего, учитывая, что доходы Плевицкой от концертов для малоимущих эмигрантов не могли сравниться с ее баснословными заработками до революции. И этот фактор, несомненно, играл важную роль в жизни Скоблина и Плевицкой.
Несмотря на состоявшуюся после восстановления в должности командира Корниловского полка фактическую реабилитацию Скоблина, отношение к нему в эмиграции в это время и в дальнейшем было неоднозначным. В эмигрантской среде шли разговоры, что Скоблин с его боевой репутацией имеет все-таки, подобно генералам Слащёву и Гущину, какую-то склонность к большевизму и даже собирается перейти к большевикам. Как утверждалось позднее, слухи дошли до генерала Кутепова, и по его предложению офицерский состав Корниловского полка даже произвел специальное расследование по этому поводу. В результате было вынесено и опубликовано в газете «Возрождение» постановление, что Корниловский полк не нашел ничего предосудительного в поведении своего командира, генерала Скоблина, и что полк, в своем полном составе, за него. Разговоры на время прекратились, хотя сомнения, например, в кругах Высшего Монархического Совета остались, указывалось в эмигрантской прессе во время расследования дела Скоблина осенью 1937 года
.
Еще одна тема, многие годы являющаяся предметом дискуссий, касается причастности Скоблина и Плевицкой к похищению генерала Кутепова. Это событие дало новый мощный импульс подозрениям и «охоте на ведьм» в среде эмиграции, не исключая и высшие ее слои. Как уже упоминалось ранее, Бурцев, который проводил собственное расследование, получил информацию от Беседовского, что во время его работы советником в советском полпредстве у него состоялся в 1929 году разговор с уполномоченным ОГПУ в Париже Яновичем (Воловичем). Тот хвастался, что у него такая сильная агентура в среде эмигрантов, что он — в кабинете Кутепова, как у себя дома. Янович якобы сообщил Беседовскому также, что деятельность белых организаций освещается изнутри главного командования важным агентом, человеком, близким к генералу Кутепову. Это был генерал, женатый на певице. Они проживали на юге Франции. Под эту характеристику подпадал только генерал Скоблин, а жили они тогда с Плевицкой около Ниццы. В 1929 году супруги перебрались в Париж и пользовались доверием у руководства РОВСа
.
Как уже упоминалось, Бурцев давно подозревал Плевицкую. Из агентурных источников он получил информацию, что в числе близких семье Кутепова дам была предательница. Посредством исключения он отобрал четырех женщин, которые могли бы играть такую роль. Среди них была и Плевицкая. Бурцев сообщил об этом генералу Глобачеву, который вел дознание по этому делу, и предложил ему допросить их. Но это не было сделано. Полковник Зайцов, в свою очередь, вспоминал впоследствии, что в течение 2–3 недель после похищения генерала Кутепова он докладывал ежедневно в 11 часов вечера его жене о ходе расследования. В это время у нее всегда находились Плевицкая и госпожа Т. Часть информации полковник докладывал в их присутствии, а часть — наедине с женой Кутепова. Но та все рассказывала своим подругам. Об этом вспоминал и начальник канцелярии РОВСа князь Трубецкой. До этого столь близких отношений между Кутеповой и Плевицкой не наблюдалось
.
Тема участия Скоблина (и его жены) в покушении на генерала Кутепова получила широкое обсуждения после того, как стало известно, что они принимали участие в похищении генерала Миллера. Высказывались самые разные предположения. Эмигрант И. Опишня утверждал, например, что генерал Кутепов якобы подозревал Скоблина в сотрудничестве с большевиками. Утром 26 января 1930 года Скоблин, зная, что председатель РОВСа утром отправится в церковь, ждал его, чтобы объясниться. Встретив Кутепова, он и подвел его к автомашинам, где его ждали чекисты
. Другие авторы утверждали, что Скоблин был причастен к записке, которая была передана председателю РОВСа 25 января, и возможно, утром следующего дня именно он должен был встретиться с Кутеповым, но не пришел на встречу. И якобы в записной книжке Кутепова на 26 января 1930 года была запись: «Свидание со СК» (остальные буквы были зачеркнуты)
.
