Скоблин и Плевицкая произвели на представителя Центра впечатление великолепно информированных людей, которым известно все, что делается в белых кругах. Его порадовало знание ими подноготной многих лиц, начиная с Миллера и Деникина, а беседа со Скоблиным дала много ориентировочного материала о взаимоотношениях генералитета. Он сделал вывод, что при условии хорошего руководства Скоблин станет таким ценным источником, которого в рядах РОВС, да и в других организациях, у советской разведки еще не было
.
Что касается Ковальского, который первые месяцы после вербовки поддерживал связь со Скоблиным, то накануне 1931 года он отправил письмо в Москву, руководству ИНО. В нем указывалось, что он уже более семи месяцев находится в Австрии, являясь балластом венского аппарата (резидентуры). Вербовка Скоблина, по его словам, заняла всего 14 дней и в отношениях с ним он является просто техническим передатчиком получаемых свыше сведений и распоряжений. Видимо, Ковальский хотел большего, но на это венская резидентура не шла, отношения у ее руководства с ним не сложились. Так или иначе, он отдавал свою судьбу на откуп Москве. Когда же резидент узнал, что Ковальский был задержан австрийской полицией, следуя в Берлин на указанную встречу со Скоблиным и эмиссаром Москвы 21 января 1931 года (после допроса был отпущен, но на встречу в германскую столицу опоздал), было принято решение вернуть его в Москву. Оттуда Ковальский был отправлен в Харьков в распоряжение ГПУ Украины. Со Скоблиным стали работать другие люди
.
Среди заданий, получаемых Скоблиным, было выявление лиц, ведущих разведывательную работу против СССР, а также агентов и путей их переброски на советскую территорию. Достаточно близкие и доверительные отношения Скоблина с целым рядом генералов, занимавших влиятельные позиции в РОВСе, помогали ему получать уникальную разведывательную информацию. Например, Скоблин взял для ознакомления у генерала Шатилова, переписал и передал советской разведке три доклада о мобилизационной готовности РОВСа общим объемом в сорок страниц. Они были также перефотографированы сотрудником парижской резидентуры, находившимся на связи с ним. Эти материалы были высоко оценены Москвой. Такую же оценку получает и переданная Скоблиным информация о деятельности новой террористической группы.
Вместе с тем Центр указывал, что получение подобной информации ни в коем случае не должно скомпрометировать «Фермера» в глазах генералов Миллера и Шатилова, ибо его основная установка — «разработка центра РОВС». В телеграмме в Москву из Берлина от «Биля» с отчетом о поездке Скоблина и Плевицкой на Балканы в начале 1931 года, которая рассматривалась как первая контрольная поездка, давалась оценка «Фермера» как добросовестного и талантливого агента и указывалось также: «В Париже “Фермеру” предстоит подойти вплотную к аппарату РОВС и, лавируя между Миллером, Драгомировым и Шатиловым, сохранить свою самостоятельность»
.
В рекомендациях в Париж представителям резидентуры, работающим со Скоблиным, указывалось на то, что он «должен остаться строевой и политической фигурой, имеющей значение в штабе». Касаясь же того, что генерал не освещает целый ряд интересующих резидентуру вопросов, на что, вероятно, указывалось в сообщениях из Парижа, то отмечалось понимание этого и подчеркивалось, что «это не тот случай, когда надо добиваться от источника широты охвата», ибо это могут сделать другие люди. «“Фермер” дает много первоклассной информации, которую не в состоянии раздобыть никто другой, — подчеркивалось в переписке, — его нужно беречь, ограничиваться тем, что он может, как вы говорите, “тихой сапой” узнавать и выведывать, постепенно подходя все ближе к интересующим нас вопросам».
Видимо, отвечая еще на одно предложение сотрудников парижской резидентуры, указывалось, что «конечно, заманчиво, привести своего человека к руководству активной работой РОВС, взять эту сферу в свои руки». Но вслед за этим подчеркивалось, что «на сегодняшний день это нереально». Объясняя это, указывалось, что «начинать борьбу с Харжевским, Фоссом, Драгомировым и Глобачевым невыгодно, шансов на победу минимум, а риск большой». Поэтому предлагалось удовлетвориться пока имеющимся
. Таким образом, имея несомненный интерес к освещению активной работы РОВСа и продвижению своего человека к руководству ею, чекисты не форсировали события. Но, забегая вперед, заметим, что Скоблин в дальнейшем шаг за шагом двигался в этом направлении, и об этом пойдет речь впереди.
Скоблин получает в это время и конкретные задания, связанные с отдельными людьми. Например, 6 сентября 1931 года ИНО поручает резидентуре поставить перед Скоблиным задачу разработки эмигранта Завадского, который демонстрировал завидную осведомленность. «Задача — вплотную подойти к нему и впоследствии попытаться приобщить его к нашей работе. Как видите, задача не из легких, особенно учитывая прошлые перипетии, — говорилось в сообщении из Центра. — Облегчить дело может Еж/13, подробно осветив эту фигуру и его окружение. Нам нужны до мелочей подробные данные о нем с момента появления в эмиграции. Образ жизни. Состав семьи за границей. Есть ли кто-то из родственников на наших территориях. Одним словом, нужна точная вербовочная справка. Эту справку нам необходимо иметь очень быстро». Несколько лет спустя, уже на допросе у следователя, «Андрей» показывал, что речь шла о попытке «приобщить его к нашей работе втемную, поскольку личность довольно сомнительная»
. О капитане И.Г. Завадском-Краснопольском еще неоднократно пойдет речь на страницах этой книги.
Советская разведка постоянно вынашивала замыслы разжигания противоречий в руководстве военной эмиграции и часто успешно реализовывала их. С этой целью, в частности, по предложению и при посредстве Скоблина было решено организовать переезд из Софии в Париж командира Дроздовского полка генерала Туркула, которого Скоблин должен был использовать «вслепую», играя на его амбициях. Популярность этого боевого генерала, автора книги «Дроздовцы в огне», и его недовольство пассивностью руководства РОВСа и лично Миллера предполагалось в полной мере направить на раскол и дезорганизацию деятельности этой организации. «“Фермер” плюс Туркул, — говорилось в одной из телеграмм из берлинской резидентуры в Центр, — это такой кулак, который, выражаясь словами самого “Фермера”, Еж/13, может разнести весь РОВС».
Москва дала согласие на проведение этой комбинации, и Скоблин вступил в переписку с Туркулом, который вынашивал и делился с ним своими планами организации активной работы в СССР. Подрывные же действия, планируемые из-за рубежа, и их организаторы вызывали особый интерес чекистов, и своевременное предотвращение подобных актов являлось их важной задачей. Кроме того, переезд генерала Туркула из Софии в Париж должен был, по мнению сотрудников ОГПУ, ослабить болгарскую группировку белых войск, а после его отъезда там должна была развернуться борьба за его место и связанные с этим интриги. По сведениям советской разведки начальник I отдела РОВСа генерал Шатилов выделил 1200 франков на переезд Туркула, надеясь использовать его в своих интересах. Парижская резидентура предлагала внести около 1000 франков как вклад Скоблина на этот переезд
. И, так как Центр одобрил идею перевода Туркула в Париж, то эти деньги, вероятно, были выделены.
Заметим, что в это же время, 26 июля 1931 года, генерал Миллер писал в Софию генералу Абрамову: «С Туркулом я имел несколько длительных бесед и остался вполне доволен его настроением. Думаю, что его приезд оставил хороший след и здесь, и в Праге»
.
