Вернувшись же к фигуре Завадского-Краснопольского, заметим, что в руководстве ИНО очень настороженно относились к нему, полагая, что он, являясь агентом префектуры, «крутится вокруг “Фермера” по ее заданию и для создания очередной авантюры». Именно поэтому было отвергнуто и предложение парижского аппарата ИНО о создании группы из Туркула, Улагая, Скоблина и Завадского для того, чтобы проникнуть в префектуру и подобраться к 2-му отделу Генштаба Франции
.
Генерал Скоблин умело использовал для повышения своего авторитета юбилейные вехи в истории Белого движения. Самой сильной признали, например, его речь на 15-летии Добровольческой армии многие органы эмигрантской печати. Воспроизведем эту речь по эмигрантским источникам. «В ноябре 1918 года нас были десятки, в ноябре 1920 года — более 100 тысяч, — говорил Скоблин, — а в ноябре 1932-го нас, белых русских, — более миллиона. Нет страны, где бы не было нас». «Точно евангельское воинство в былине нас раскалывали надвое, но от каждого нового удара нас поднималось вдвое больше числом, — восклицал он. — Теперь о нас знает весь мир». «Я вас спрошу: сколько теперь нас там, в России, и сколько нас будет еще», — продолжал генерал. Он напомнил слова Достоевского о высоте духа и подчеркнул: «Генерал Врангель, ведя нас за собой в 1920 году, верил в наши нравственные силы, в высоту духа. Кто теперь посмеет сказать, что Врангель ошибался?» «Провозгласим же всем честным братьям-изгнанникам, всем честным русским солдатам, всему Русскому Зарубежью, духовному средоточию России — наше “ура”», — закончил генерал Скоблин под громовое «ура», переходящее в овацию
.
Шло время, и статус генерала Скоблина в военной эмиграции и в Русском Обще-Воинском Союзе постепенно повышался. В сентябре 1933 года генерал Миллер назначил его начальником группы чинов 1-го армейского корпуса в Париже. После кризиса во французском отделе Союза Первопоходников («дело генерала Говорова») генерал Скоблин был избран в ноябре 1933 года в состав нового Правления этой организации. Он возглавил отдел РОВСа по связи с периферийными организациями и получил возможность получать уникальную информацию не только о ситуации в центральном аппарате РОВСа, но и на местах, в широких кругах русской эмиграции, об операциях, проводимых совместно с разведслужбами Румынии, Польши, Финляндии и Болгарии.
Тайная жизнь Скоблина и Плевицкой во многом предопределяла явную, видимую для их друзей и коллег, и тем более для широкой публики. Именно эта тайная жизнь во многом обусловила изменение порядка, уклада жизни семьи генерала. Чета Скоблиных охотно приглашала к себе в гости генералов из руководства РОВСа, сблизилась с генералом Миллером. Часто в воскресенье Скоблин на своей машине увозил Миллера с супругой в свой особняк в Озуар-ле-Феррьер. Председатель РОВСа любил бывать в этом доме с посаженными рядом березами, напоминавшими о России. В двухэтажном особняке с шестью комнатами, где царил дух России (иконы, фотографии и русские гравюры), хватало места гостям.
Генерал Миллер доверял Скоблину и Плевицкой, любил слушать песни, исполняемые хозяйкой дома, не без удовольствия воспринимал ее кокетство и легкий флирт с ним. Возвращаясь из концертных поездок с супругой по Европе, генерал Скоблин рассказывал председателю РОВСа о настроениях эмиграции, и тот охотно внимал ему. Когда Миллер приезжал к Скоблину один, без семьи, что со временем происходило все чаще, они закрывались и в течение нескольких часов беседовали наедине в кабинете хозяина на первом этаже. Впрочем, нередко их конфиденциальные беседы посещала и Плевицкая, не только как хозяйка, но человек, считавшийся убежденным противником большевиков. Она не только внимательно слушала, но иногда и высказывала свои советы.
Летом 1933 года генерал Миллер с женой провели свой отпуск в доме Скоблиных. Летом 1934 года семья Миллера уступила свою квартиру в Париже на некоторое время Скоблину и Плевицкой, ибо последней нездоровилось и требовалось лечение во французской столице. В 1934 году Скоблины щедро жертвуют на постройку Свято-Троицкой церкви в своем городе для небольшой русской колонии. Заметим, что настоятель церкви и духовник Плевицкой отец Александр Чекан, бывший офицер-артиллерист, был женат на одной из дочерей генерала Миллера — Марии, что также сближало семьи Миллера и Скоблина.
Скоблин и Плевицкая часто бывали на людях, предпочитая банкеты, встречи и вечера, где собирались сливки русской эмиграции (если так можно выразиться, имея в виду ее весьма поблекший облик и незавидное материальное положение большинства): генералитет, политики, представители бизнеса, деятели культуры и искусства. Здесь приятное можно было сочетать с полезным, получая ценную информацию о различных областях жизни эмиграции и ее планах. Своего рода ритуалом стало посещение многочисленных воинских встреч, обществ, юбилеев, где Плевицкая пела, всегда с восторгом принимаемая аудиторией, а ее супруг вел беседы, говорил сам, внимательно слушал собеседников, запоминая и анализируя полученную информацию. Плевицкая последовательно и успешно выполняла установку, данную ей кураторами из советской разведки: своими выступлениями на благотворительных вечерах ровсовских и иных эмигрантских организаций создать себе и мужу имя, заставить печать говорить о ней, а следовательно, и о нем.
Если до 30-х годов никто не замечал у генерала Скоблина, как это и характерно для боевого офицера, считающего себя прежде всего солдатом, интереса к политике, то в 30-е годы такой интерес проявлялся все более явственно. Как отмечали друзья и знакомые генерала, где-то особенно с 1934 года встречи не только с коллегами-военными, но и с политиками, разговоры на политические темы становились все более характерными для него. Это относилось как к российской, так и к международной политике. Генерал Скоблин, следуя советам своих чекистских наставников, постепенно и незаметно для окружающих и вождей Белого движения стал активизироваться, укреплять свои связи со всеми знакомыми ему деятелями Русского Обще-Воинского Союза и других белых организаций. Но, налаживая тесные отношения с лидерами РОВСа, он стремился сохранять вместе с тем свою самостоятельность.
Поддерживая свой имидж боевого и авторитетного генерала, Скоблин прилагал значительные усилия для того, чтобы превратиться в политическую фигуру, с которым считаются в руководстве РОВСа, которого знает и ценит военная эмиграция, которому верят в тяжкую эпоху безвременья. Это в полной мере соответствовало выполнению задачи, поставленной перед Скоблиным чекистами, — «входить в головку РОВС, добиваться руководящего места»
.
Имя Скоблина все чаще мелькало на страницах эмигрантских газет. «Вестник Общества Галлиполийцев» опубликовал, например, 15 июля 1934 года статью под названием «Генерал Скоблин. Рецепты “Последних Новостей” для спасения РОВСа». Дело в том, что в передовой статье указанной газеты за 8 июня шла речь о кризисной ситуации, сложившейся в этой ведущей эмигрантской военной организации. Но если «Последние Новости» писали о «развале» в РОВСе и о том, что этот Союз требует «ревизии денежного ящика», то Скоблин был весьма сдержан в своих комментариях и оценках. Он указывал, что за указанный газетой период от РОВСа отошли всего около 80 человек. Сам генерал выступал за сплочение этого союза и против атак на него. Резюмируя происходящее, Скоблин указывал, что «жизнь в эмиграции становится все труднее. Труднее жить и РОВС-у»
.
