Тем временем в эмигрантских кругах давали о себе знать рецидивы «активизма», в том числе стремление к осуществлению террористических актов против видных советских деятелей. В Болгарии это вылилось в замысел организации покушения на советского полпреда в этой стране Ф.Ф. Раскольникова. В его подготовке участвовала группа в составе 6 человек, возглавляемая Фоссом. Привлеченный к проведению этой операции Н.Ф. Абрамов проинформировал об этом Москву и передал фотокопию плана ее проведения. В результате НКИД СССР заявил официальный протест Болгарии в связи с этим готовящимся терактом, и он был сорван. Но сам Абрамов-младший попал под подозрение, хотя прямых улик против него не было.
Срыв покушения на Раскольникова заставил генерала Абрамова и капитана Фосса пересмотреть свое отношение к организации терактов. На основе сведений, полученных из Управления РОВСа в Париже, ИНО направил спецсообщение руководству НКВД, в котором, в частности, говорилось: «Иностранным отделом получены сведения, что генерал Абрамов, заместитель председателя РОВС и начальник 3-го отдела РОВС, и его ближайший помощник по террористической работе капитан Фосс считают, что в настоящих тяжелых политических условиях вся активная работа террористического характера должна проводиться только внутри СССР. Никаких терактов за границей не должно быть, так как все акты, кроме небольшого эффекта, ничего не дают и в то же время могут быть уничтожены организации, которые ведут какую-либо работу в направлении СССР. Абрамов и Фосс высказывают опасения, что не исключается возможность провокации с чьей-либо стороны террористического акта, что повлечет уничтожение тех связей и отношений болгарского правительства к русским эмигрантам, которые достигнуты сейчас». Абрамов и Фосс считают, что в настоящее время вся активная работа РОВС должна быть централизована, ибо лишь в таком случае они видят какую-либо продуктивность и возможность какого-либо общего действия и контроля»
.
В русских кругах из его окружения Абрамов-младший характеризовался «зажимностью», расчетливостью и скупостью. Но, по другим данным, в том числе по агентурным сведениям болгарских властей, складывалось иное мнение, что он в тратах не стеснялся, и особенно в последние годы. Именно это обстоятельство, согласно некоторым источникам, вызвало вопросы у капитана Фосса и заставило его усилить бдительность к сыну генерала. В начале января 1937 года (или даже в конце 1936 года) у него появились первые подозрения в близости того к большевикам, тем более что ряд заданий и сведений, дававшихся Н.Ф. Абрамову, становился известным местной болгарской агентуре. Он работал «в узком секторе дел РОВСа (контрразведка)» и не имел к общей работе Управления III отдела никакого касательства, но его стали «исподволь отстранять, но не явно», дабы не вызвать у него подозрений в провале, от близости к канцелярии отдела. Абрамов-младший «постепенно оттирается от текущей работы, даются задания, имеющие целью его проверку»
.
Ряд эмигрантских источников, впоследствии утверждал, что Николай Абрамов был причастен к деятельности «Внутренней линии» РОВСа. Но его отец указывал, что сын не имел никакого отношения к ее деятельности. Упоминавшийся Бутков писал, что Николай Абрамов быстро вошел в секретные дела РОВСа. Но, по утверждению его отца, он был привлечен к ней не сразу, а «много позднее» и лишь по линии контрразведки и инструктирования по теории стрельбы и ручного оружия. Если впоследствии в эмигрантской прессе появились утверждения о том, что у капитала Фосса в это время исчезли важные документы, ответственность за пропажу которых он якобы возложил на Николая Абрамова и доложил об этом его отцу, то последний заявлял, что пропажи документов и заявлений ему об этом со стороны Фосса не было
.
Так или иначе, в 1937 году в кругах военной эмиграции и у ряда видных деятелей РОВСа в Болгарии, в частности у капитана Фосса, появились серьезные подозрения в отношении возможного сотрудничества Н.Ф. Абрамова с советской разведкой, и началось расследование. О его результатах и финале работы Николая Абрамова в Софии пойдет речь в дальнейшем.
В рядах военной эмиграции и против нее: разведывательная деятельность Леонида Линицкого
Руководитель советской разведывательной группы, активно работавшей в эмигрантской военной среде в Югославии, Леонид Леонидович Линицкий был ровесником века. Он родился 21 июля 1900 года на Украине, в городе Ахтырке Харьковской губернии, в семье офицера-пограничника. Его отец долго служил на дальневосточной границе, был участником Русско-японской войны.
В годы Первой мировой войны георгиевский кавалер ротмистр Леонид Линицкий был командиром кавалерийского полка и погиб в бою.
Жизненный путь и гибель отца оставили глубокие зарубки в памяти сына. В начале 1917 года Леонид в 16 лет ушел добровольцем на войну. Прошел краткую подготовку в учебной команде и в звании младшего унтер-офицера отбыл на фронт в лейб-гвардии Финляндский полк. Дослужился до старшего унтер-офицера. Но начавшаяся революционная эпоха в России изменила его жизнь и судьбу. Он стал одним из участников срыва митинга, на котором должен был выступить военный и морской министр А.Ф. Керенский, прибывший в их дивизию. В результате Л.Л. Линицкий был отправлен в штрафной полк.
В годы Гражданской войны в России он воевал в партизанском отряде в районе Ахтырки и вел диверсионную деятельность против немцев в 1918 году. Был ранен и после выздоровления учился на естественном отделении физмата Харьковского университета. Но, окончив первый курс, ушел добровольцем в Красную Армию, участвовал в боевых действиях на Южном фронте. В августе 1919 года был снова ранен, признан негодным к военной службе и уволен из армии.
После выздоровления снова добровольцем отправился на фронт и был зачислен в 1920 году в разведывательный отдел 13-й армии Южного фронта, готовился к заброске в тыл белых. Будучи направлен в штаб одной из дивизий, Линицкий был тяжело ранен в бою с прорвавшимися на позиции этой дивизии белогвардейцами. В результате он попал к белогвардейцам, но, не имея при себе документов и красноармейской экипировки, был принят ими за своего и отправлен с другими ранеными в Севастополь. А во время эвакуации белых из Крыма оказался в Турции.
Оттуда Л.Л. Линицкий вместе с бывшими белогвардейцами попал в Королевство сербов, хорватов и словенцев (позднее Югославия), где и проживал в дальнейшем в эмиграции. Испытал все трудности пребывания на чужбине. Сначала был чернорабочим, затем кочегаром на суконной фабрике в Белграде. Здесь он познакомился со своей будущей женой Екатериной Федоровной, которая прошла с ним всю последующую жизнь и была его верным помощником.
В 1924 году Линицкий поступил учиться на медицинский факультет Белградского университета, но окончил его лишь в 1930 году. Дело в том, что ему пришлось совмещать учебу с работой санитаром, а потом лаборантом Белградского физиологического института. После получения диплома он работал врачом-ассистентом в Белграде, а затем занялся здесь же частной медицинской практикой. Линицкий в совершенстве владел сербским и французским языком.
Бывший красноармеец и сотрудник советской военной разведки, проживавший в эмиграции под личиной белогвардейца, бывшего вольноопределяющегося Дроздовского полка, Л.Л. Линицкий неоднократно пытался установить связь с советскими представителями, но Югославия не имела дипломатических связей с СССР, и сделать это было очень трудно. И все-таки ему в начале 30-х годов удалось установить связь с ИНО ОГПУ, и он приступил к работе на нее с нелегальных позиций.
