В конце сентября следственными органами был приглашен в Париж и допрошен бывший первый муж Плевицкой — Г. Плевицкий. Он жил в своем имении близ советской границы и, несмотря на давний развод (в 1905 году), поддерживал хорошие отношения с прежней супругой, часто бывал у Скоблиных в Озуаре. Плевицкий был убежден, что его бывшая жена не имеет отношения к похищению Миллера и не знала о тайной деятельности своего мужа, который, по его словам, часто бывал на свиданиях с людьми не из окружения председателя РОВСа. Плевицкий заявил также, что не слышал ничего о предполагаемом якобы турне певицы в СССР
.
Популярный в кругах военной эмиграции журнал «Часовой» опубликовал в начале октября 1937 года от имени редакции статью под названием «Предательство Скоблина». В ней характеризовался пройденный им жизненный путь. Последний период его командования Корниловским полком характеризовался, с одной стороны, исключительно ценной консолидацией сил полка и налаживанием связи между чинами, а с другой — непонятным разгоном старшего офицерского состава полка.
Утверждалось, что последние 2–2,5 года Скоблин не внушал к себе ни доверия, ни симпатии старшего командного состава 1-го армейского корпуса, и его обвиняли в двоедушии и подпольной деятельности. В 1935 году он, по мнению редакции «Часового», вел двойную игру: 1) умышленно разжигал недовольство Миллером и интриговал против него; 2) оставался в самых лучших отношениях с Миллером и с «черного хода» доносил ему о заседаниях командиров частей, оговаривая совершенно неповинных людей. Указывалось также, что Скоблин, располагая средствами, хитро привлекал на свою сторону молодежь, но всегда противопоставлял себя генералу Миллеру, и в то же время сам стремился войти в доверие ему
. «Пусть жуткое предательство генерала Скоблина послужит всем нам предостережением», — заключал статью журнал «Часовой». Эта тема была продолжена и в следующем номере этого журнала, где Скоблин именовался «архииудой».
В эти осенние дни французской полицией проводились обыски у Завадского-Краснопольского, Шварца, Кацмана, Веселовского, Савина, Богговута-Коломийцеваидр. Французские журналисты посетили в связи с этим квартиру последнего, имя которого активно звучало в эмиграции и ранее еще в связи с крахом концерна Крегера, что нанесло, в частности, большой ущерб РОВСу, о чем уже шла речь ранее. Его в разное время постоянно обвиняли в связях и сотрудничестве с большевиками. В данном случае журналисты описывали, что оказались в ветхой, неубранной квартире. Электричество, газ, вода и телефон в квартире Богговута-Коломийцева были отключены за неуплату. В беседе с журналистами хозяин опроверг то, что занимается политикой, а изъятые документы, пояснил он, — его архив экономических изысканий
. Обвинений в адрес Богговута-Коломийцева со стороны французского следствия в дальнейшем не было выдвинуто.
Ход следствия и его результаты вызывали много вопросов. Например, в середине октября 1937 года жена Миллера Наталья Николаевна обратилась к президенту Франции. Она заявила, что еще 12 дней назад ее адвокаты М. Рибе и А. Стрельников просили судебного следователя произвести обыск дома на углу улицы Раффе и бульвара Монморанси, снимаемого в наем советским посольством, недалеко от которого было назначено свидание ее мужу и где в полдень 22 сентября стоял крытый грузовик, отправившийся затем в Гавр. Следственные органы обратились в МИД с вопросом, не распространяется ли на этот дом дипломатическая неприкосновенность. Но прошло 12 дней, а ответа так и не поступило. Жена Миллера и ее адвокаты опасались, что все следы преступления будут заметены, и просили ускорить дело. Добавим, что Н.Н. Миллер, глубоко переживая происшедшее, в письме генералу фон Лампе именовала поступок генерала Скоблина «кошмаром»
.
Любопытно, что к президенту Франции обратилась 16 октября, после свидания со своим адвокатом М.М. Филоненко, и Н.В. Плевицкая, подписавшаяся как Надежда Скоблина. Она поддерживала обращение жены генерала Миллера и тоже настаивала на проведении обыска в доме на Монморанси, нанятом советским полпредством, с целью обнаружить подлинных виновников преступления. Текст этого письма публикуется в приложениях к этой книге.
Лишь спустя три с половиной недели после исчезновения генерала Миллера, утром 17 октября 1937 года, обыск «советского дома» на Монморанси был проведен. При этом отмечалось, что ходатайство об этом было направлено две недели назад, но только в субботу, 16 октября, выяснилось, что этот дом не пользуется дипломатической неприкосновенностью. Но обыск не дал желаемых результатов. Возможно, что время было упущено. Добавим, что в тот же день полицией было произведено еще восемь обысков по делу исчезнувшего председателя РОВСа
.
История с обыском «советского дома» на Монморанси, 41, имела свое любопытное продолжение. Газета французских коммунистов «Юманите» поспешила объявить это «диверсией фашистских кругов» против дружественной Франции державы и потребовала высылки из страны русских белогвардейцев, угрожающих существованию демократических учреждений республики
.
Еще более интересным был обмен мнениями по поводу этого состоявшегося обыска между наркомом иностранных дел СССР М.М. Литвиновым и советским полпредом во Франции Я.З. Сурицем. 19 октября нарком писал Сурицу, что приехал 16 октября и на следующий день приступил к работе. По получении «Вашей телеграммы об обыске в советской школе, Мы Вам протелеграфировали, что не считаем нужным Ваше обращение по такому ничтожному делу к Председателю Совета Министров и посылку письменной ноты». «Эта директива в тот же день была одобрена инстанцией», — добавлял Литвинов. «Но оказывается, что, не дождавшись нашего ответа, Вы успели поговорить с Шотаном, — продолжал нарком. — Должен сказать, что такая поспешность не оправдывается обстоятельствами дела и что в подобных случаях форму протеста все же лучше согласовывать с центром»
.
Тем временем даже люди, которые на протяжении многих лет сотрудничали со Скоблиным, спешили сейчас отмежеваться от него. Например, уже упомянутый раньше Туркул писал генералу Абрамову: «…У меня нет больше сомнений в том, что Скоблин сыграл роль провокатора в моем выходе из РОВСа, восстанавливая Миллера против меня рассказами о моих высказываниях по его адресу. Цель его состояла в подготовке к занятию высокого поста в РОВСе для того, чтобы руководить деятельностью РОВСа в направлении, указанном ему большевиками»
.
Генерал Шатилов на допросе у следователя П. Марша в начале ноября 1937 года говорил, что долго не мог поверить в виновность Скоблина, но теперь в ней не сомневается. По утверждению Шатилова, тот часто менял взгляды и мнения, приспосабливался к обстоятельствам. Как человек идейно неустойчивый, добавлял он в своих показаниях, Скоблин мог попасть под влияние «злонамеренных лиц». При этом Шатилов затруднялся ответить на вопрос, в какое время Скоблин мог вступить в тайную связь с ГПУ
.
Любопытно, что следователь Марша вынес следующее суждение об этом генерале: «Шатилов никогда не был лояльным в отношении генерала Миллера, как и вообще в отношении всех бывших возглавителей организации. И, если он был приближен к генералу Врангелю, то лишь потому, что сумел усыпить его бдительность.
Оставаясь верным самому себе и своей натуре, интригана, авантюриста, подбиравшего себе окружение из лиц льстивых, он личное всегда ставил превыше всего»
.
