В ходе допроса у следователя бывший адъютант Корниловского полка полковник Трошин, которого ранее со Скоблиным связывала «особая дружба», также не сомневался уже в виновности своего бывшего командира. Трошин утверждал, что на Скоблина нельзя было положиться, утром он называл белое черным, а вечером — наоборот
.
В печати (а затем и в материалах суда) звучали обвинения в адрес Сюрте Насиональ, агенты которой якобы запутали «гаврский след». Но ее генеральный секретарь Монданель отвергал эти обвинения, утверждая, что в дни похищения генерала Миллера его сотрудники были заняты расследованием другого сенсационного убийства — бывшего агента советской разведки Рейсса. В ходе расследования и поиска убийц была арестована Лидия Грозовская, хотя она и являлась секретарем советского торгпредства.
Постепенно выяснялись дополнительные подробности, связанные с упомянутым ранее 1рузовиком, ушедшим из Парижа в Гавр, а также с советским судном «Мария Ульянова». В результате эта общая картина выглядела следующим образом. Грузовой автомобиль марки «Форд» находился в аренде у советского полпредства (за 30 тысяч франков в год) и был зарегистрирован на имя полпреда СССР в Париже В.П. Потёмкина. В машине прибыли в Гавр четыре человека в возрасте не старше 40 лет: вице-консул советского полпредства Кислов-Косенко и еще один чиновник из полпредства, чиновник торгпредства и шофер. Стоявший у причала гаврского порта пароход «Мария Ульянова» доставил в Гавр 5522 тюка бараньих кож на сумму 9 млн. франков. Корабельный агент находился у капитана этого судна, когда к нему поднялся матрос и что-то доложил. Капитан бегом отправился вниз. Агент обратился затем к нему с вопросом, не произошло ли несчастного случая. Тот ответил, что нет. Выяснилось, что как раз в это время подъехал грузовик, и матросы поспешно вносили на судно какой-то большой и тяжелый деревянный ящик.
Тема времени прибытия этого автомобиля в порт Гавра вызывала острую дискуссию на следствии и суде, ибо свидетели давали существенно разные показания. Так или иначе, из машины вынесли и пронесли на пароход большой и тяжелый деревянный ящик, где, как предполагалось (и это соответствовало действительности), находился генерал Миллер. Кстати, размеры ящика тоже были предметом полемики. Например, на суде над Плевицкой один из служащих гаврского порта, дававших показания, указывал, что длина его была 1 м 60 см. В связи с этим был задан вопрос о росте генерала Миллера, на который его сын ответил — 1 м 70 см.
В показаниях на суде служащий порта Гавр сообщил, что капитан «Марии Ульяновой» сообщил ему в 6 часов вечера, что из Москвы получена радиограмма: «Уходить немедленно», и это было подтверждено приказом, переданным в Париж по телефону. Судно поспешно ушло из порта (но это произошло, как указывалось в показаниях на суде, не ранее восьми часов вечера, ибо до этого уровень воды был низким), не завершив выгрузки 600 тюков кож и не загрузив аэроплан (авион), предназначенный для советского перелета в Америку
.
Ища следы и виновников похищения генерала Миллера, французская полиция продолжала серию обысков и изъятий документов. Прежде всего обыски были произведены в отеле «Паке», где останавливались Скоблины, и в их доме в Озуар-ла-Феррьер. Сообщалось, что в результате обыска в доме Скоблина были найдены три револьвера, в том числе один крупного калибра, три пишущие машинки (и четвертая — в отеле «Паке»). Среди бумаг генерала была найдена обширная шифрованная переписка с различными корреспондентами во Франции и за границей. Она относилась главным образом к 1935–1937 годам. Скоблиным использовались три шифра: цифровой, буквенный и смешанный. Некоторые письма были зашифрованы полностью, другие — частично.
Ряд обнаруженных документов отражал деятельность Скоблина во «Внутренней линии», в которых содержалась и критика действий генерала Миллера. Была найдена переписка о младороссах, о братьях Солоневичах и др. В архиве Скоблина были найдены документы, вскрывающие истинные отношения его с генералом Миллером, в том числе письма, адресованные генералу Добровольскому, подрывающие авторитет председателя РОВСа. На основе анализа изъятых документов был сделан вывод, что генерал занимался конспиративной работой (подрывной и провокационной) внутри РОВСа и некоторых других организаций. По итогам обыска в доме Скоблина делался и еще один вывод, что здесь находился большой осведомительный центр, имелись списки всех мало-мальски видных деятелей эмиграции — от крайне правых до крайне левых. На отдельных листах на машинке были напечатаны в алфавитном порядке сотни имен. Были найдены многочисленные планы эмигрантских политических организаций, графики и диаграммы, касающиеся осведомительной и агентурной сети Скоблина
.
В руки следователей попала записная книжка Скоблина, которую Плевицкая, когда пришла полиция, передала дочери консьержки П.Я. Григуль, ученице коммерческой школы Любе. В ней на последней странице содержалась пометка Скоблина, которая, правда, в различных источниках, воспроизводилась несколько поразному: «Передать Е.К. о свидании в 12 ч. 30 м. — 12 час.» или «Передать приглашение между 12 час. 30 м. — 13 час. Е. Карлов. (Е.К. Миллеру. — В.Г) на завтра». Причем в отношении последнего текста и завершающего слова развернулась дискуссия между обвинением и защитой. Защитники Скоблина утверждали, что закорючка в конце слова означала букву «к» и речь шла о завтраке, который происходил с участием Скоблина, Миллера и полковника Трошина в понедельник, 20 сентября, в ресторане «Москва». Но обвинение утверждало, что речь в действительности идет о встрече, которую Скоблин планировал назначить Миллеру на 22 сентября и должен был сообщить ему об этом
.
В архиве в доме Скоблиных были найдены и изъяты письма М. Эйтингона, состоятельного врача-психиатра и давнего мецената Плевицкой, и членов его семьи, живших в Берлине, к Плевицкой. Брат его, по сведениям полиции, сбывал советские меха, пополняя тем самым валютный запас СССР. В сентябре 1937 года, незадолго до похищения генерала Миллера, М. Эйтингон с женой, бывшей артисткой Московского художественного театра, приезжал в Париж. 20 сентября он звонил Скоблиным, и вечером в тот же день они провожали их во Флоренцию, откуда те должны были ехать далее в Палестину.
Уже в ходе первых допросов Плевицкой ставятся вопросы, связанные с источниками существования их семьи. Так, за четыре года они переменили четыре автомобиля. На основе изучения обнаруженной полицией приходно-расходной книги Скоблиных вскрылся разрыв между их доходами и расходами. Доходы составили 45 тысяч франков за 1936–1937 годы, а расходы — 56 тысяч только в первой половине 1937 года. Разрыв их доходов и расходов был характерен и для 1931–1935 годов. И разрыв не покрывался 60 тыс. франков, полученных ими в виде компенсации за автокатастрофу
.
Полицией и следственными органами в ходе обысков было изъято большое количество документов на квартире генерала Миллера (по адресу: 3 бис, авеню Жан-Баптист Клеман в Булонь-Сюр-сен), в штаб-квартире РОВСа, в Обществе Галлиполийцев, в Русском Национальном Союзе Участников Войны, а также на многих квартирах. Газета «Последние Новости» 25 октября сообщала, что у следователя Марша скопилось 400 кг документов, изъятых во время обыска в доме Скоблина, 200 кг бумаг, документов и карточек при обысках на ул. Дюрентон (у ЗавадскогоКраснопольского, Шварца, Кацмана и др.), десятки пакетов, изъятых у П. Савина, А.Н. Павлова и др., 63 опечатанных пакета из квартиры Богговута-Коломийцева и грузовик с материалами, захваченными на ул. Бюси. Почти все они были на русском языке. Сообщая, что присяжный переводчик Н. Шацкин по нескольку часов в день проводит в кабинете названного следователя, газета добавляла, что на перевод и изучение этих документов уйдет несколько недель или даже месяцев. Правда, с 25 октября к этой работе был привлечен еще один присяжный переводчик — М.М. Блюменфельд, указывали «Последние Новости» 26 октября. Так или иначе, все изъятые материалы и документы тщательно изучались следствием.
