В вагоне, по дороге в Париж, генерал, по утверждению Зайцова, сказал ему, что покушение на него может быть не весной, а раньше. По прибытии в Париж Кутепов рассказал о случившемся в Берлине князю Трубецкому и своему личному секретарю поручику Критскому. 24 января состоялся разговор Кутепова с генералом Шатиловым, в котором он также рассказал ему о разоблачении в Берлине и о том, что в России не существует контрреволюционной организации, но все это дело рук ГПУ.
По словам Зайцова, до похищения Кутепова он не имел сношений с французской полицией. Сам же Кутепов лишь изредка сносился с ней через служившего в ней русского офицера. Именно ему он и сообщил 24 января о высказанном предупреждении, в связи с готовящимся на него покушением. Об этом же генерал рассказал в тот же день полковнику Лепехину, который вез его в автомобиле. На следующий день после похищения Кутепова Зайцов дал показания розыскным органам о поездке Кутепова в Берлин, но просил держать это в тайне. Он указывал в своей статье, что узнал о поездке Дьяконова в Берлин для встречи с Поповым и де Роберти лишь 28 января, добавив, что этот генерал был их официальным представителем за границей.
Затем, по словам Зайцова, в Париже состоялась свидание его и Трубецкого, с одной стороны, и Дьяконова и Корганова — с другой, с участием еще одного общественного деятеля (выезжавшего ранее в Берлин для встречи с московскими эмиссарами) в связи с контрреволюционной организацией Попова и де Роберти. В ходе ее выяснилось, что Дьяконов и Корганов продолжали поддерживать активную переписку с находившимися в Берлине Поповым и де Роберти. Те в своих письмах проявляли, по его словам, равнодушие к судьбе Кутепова, но беспокоились, не будет ли неприятностей их организации, и даже ставили вопрос, не является ли похищение Кутепова полицейским трюком. Зайцов вспоминал, что, узнав в ходе парижской встречи о связях Дьяконова и Корганова с Поповым и де Роберти, он призвал прервать их, указав на то, что, если их организация добросовестная, то этим можно ее провалить, а если подозрительная — то тем более с ней не надо поддерживать отношений.
8 февраля Попов и де Роберти уехали в Москву, а 14 и 16 февраля писали ему уже оттуда. В последнем письме де Роберти просил прервать с ним переписку и указал, что Попов уже «скрылся» из Москвы. Сам Зайцов относился в этому скептически и считал надуманными слухи о расстреле де Роберти. Он полагал, что ситуация развивается по сценарию, аналогичному «Тресту», когда все «заговорщики» жили на старых квартирах.
Зайцов адресовал в своей статье ряд вопросов генералу Дьяконову. Он спрашивал, во-первых, на каких фактах тот основывался, утверждая, что они работают против большевиков и не причастны к ГПУ. Во-вторых, он интересовался, откуда де Роберти мог иметь сведения о готовящемся покушении на Кутепова. Он спрашивал также, по существу утверждая, является ли правдой признание де Роберти, что их информация — «труха», а сведения, которые они передавали Кутепову, проистекали «из мутного источника». Зайцов интересовался, откуда они брали денежные средства, и задавался вопросом — не из ГПУ ли. В связи с просьбами, адресованными Поповым и де Роберти Кутепову о спешной командировке в Россию больших групп офицеров, Зайцов задавал вопрос, не готовило ли ГПУ таким образом развязку.
В заключение статьи Зайцов указывал, что дав сведения о Попове и де Роберти французской полиции после похищения Кутепова, он нигде не называл их имена. И лишь после публикации их фамилий в журнале «Детектив» и других французских и русских газетах он внес поправки для восстановления истины в своем интервью в «Иллюстрированной России» в марте 1930 года. Таким образом, полковник Зайцов стремился снять с себя ответственность и обвинения в свой адрес, что он якобы выдал этих людей на расправу чекистам.
Тем временем обостряется дискуссия между Миллером и Бурцевым. Реагируя на письмо последнего от 28 июля, генерал Миллер направляет ему свое письмо 30 июля с довольно резкими заявлениями и обвинениями. «Если Вы ничего не знаете, — заявляет председатель РОВСа, — то Ваши утверждения бросают тень на целую группу лиц — сотрудников Кутепова». Он обвиняет журналиста, что тот, ничего не зная, принимает решения на шатком основании, но пользуется при этом своей репутацией честного человека и выдающегося разоблачителя.
В ответ Бурцев в тот же день пишет и отсылает свое письмо Миллеру. «Для Вас и для меня борьба с большевиками, в частности, раскрытие дела Кутепова стоят на первом месте», — указывает он. «У Вас в РОВС и в “Возрождении” находятся главные штабы для борьбы лично со мною по делу Кутепова», — заявляет генералу журналист. В числе лиц, ведущих борьбу с ним, он называет генерала Шатилова, бывшего прокурора Чебышева, редактора «Возрождения» Семенова и др., которые «в своих полемических выпадах против меня перешли за границу допустимого». В качестве примера он приводит статью полковника А.А. Зайцова «К делу Попова и де Роберти» в газете «Возрождение». Бурцев выдвигает ряд предложений: 1) встретиться с генералом Миллером на своей квартире или в кафе 2 или 3 августа; 2) пригласить на очную ставку генералов Дьяконова и Корганова, с одной стороны, и полковника Зайцова вместе с любым лицом по его усмотрению — с другой; 3) это собрание обсудит все вопросы; 4) результатами очной ставки могут воспользоваться все заинтересованные лица. В конце письма Бурцев добавляет, что хотел уже отправить свое письмо, когда получил его новое послание от 30 июля.
В связи с этим журналист указывал, что по делу Кутепова им будет опубликована статья в №7 «Общего Дела» и ответ Зайцову на его статью в «Возрождении». «Меня изумляет, что Вас поразили мои слова о предательстве в деле Кутепова», — замечает Бурцев и добавляет, что возможность предательства вокруг себя допускал и сам генерал
. Журналист утверждал, что тот оказался в руках агентов ОГПУ, связанных с близкими ему людьми
.
Предлагаемая Бурцевым очная ставка не состоялась. Миллер пишет ему следующее письмо лишь 7 августа, где сообщает, что в результате несчастного случая со своим автомобилем не смог ответить раньше. Генерал опровергает утверждения Бурцева о существовании штаба, действующего против него в РОВСе. Фактически он отвергает и идею очной ставки. Миллер указывает, что полковник Зайцов уже дал показания судебному следователю Делалэ и предлагает так же поступить генералам Корганову и Дьяконову. В свою очередь, Бурцев опирается на показания бывшего советского дипломата Беседовского, ставшего невозвращенцем. 10 августа журналист направляет новое письмо генералу Миллеру. Он утверждает, что они едины в главном — стремлении раскрыть дело Кутепова и разоблачить агентов большевиков. Бурцев указывает, что французы демонстрируют полное непонимание в русских делах, и величайшей ошибкой будет доверить им расследование связей Кутепова, например, с Красной Армией. «Не могу понять, как Ваша кампания может обойтись без допросов Корганова, Дьяконова, Завадского-Краснопольского», — добавляет он. «Я мог бы назвать имена, — есть указания, заслуживающие внимания», — пишет он. Но вместе с тем указывает, что будет молчать, пока не будет убежден
.
В тот же день, 10 августа, выпускаемая Бурцевым газета «Общее Дело» опубликовала статью «Общевоинский Союз и дело Кутепова». В ней указывалось о сочувственном отношении к РОВСу, но подчеркивалось, что «для нас он не являлся ни единственным, ни главным руководителем политической жизни русских в эмиграции». РОВС организовал расследование похищения Кутепова, но «ни для раскрытия преступления, ни для защиты имени Кутепова не сделано того, что он обязан был сделать, замалчивая правду» и придерживаясь тактики страуса, прячущего голову в песок.
