А у нас, вост.
[98] пошли по этому неверному пути, ведущему к гибели: стали командовать на местах и с центра (Б[онч]-Бр[уевич]). Только вместо того чтобы предоставить т. Вацетису распределять силы по фронту, ему доверенному, Бонч-Бр[уевич] стал их направлять сам и как раз в те участки, которые, по мнению Рев[воен]совета, совсем в этом не нуждаются в данную минуту.
Вот это-то явление я и называю интригой. Оно так. Никакого другого объяснения здесь нет и не придумать.
Лев Давидыч. Я знаю, что я делаю, бросая это обвинение по адресу Б[онч]-Б[руевича], но за это обвинение я берусь отвечать своей головой.
Дайте больше самостоятельности, избавьте от опеки. Это единственная гарантия победы на Восточном фронте.
Вацетис пока вне всякого подозрения. Проявляет здоровый оптимизм и неутомимость в работе.
Казань от контрреволюционеров] порядочно очищена. 17 человек] расстреляно. 27 стоит на очереди. Домовые комитеты разоружены, две с. — р. дружины тоже. Сейчас отбираем оружие у всех частных лиц. Работу комиссии перебрасываю уже по [горо]дам и другим губерниям.
Уваж[аемый] Лев Давидович!
Я надеюсь, что Вы не поймете моего письма ложно, усмотрев в нем то, в чем я других обвиняю.
Казани потерять нельзя. Это неисцелимый удар советской власти. Это понимаем мы все здесь, и это заставляет сказать и очень горькие истины.
С товарищеским приветом, Лацис
РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 407. Л. 103–104 об.
Автограф черной ручкой.
Документ № 5.
Доклад старого большевика А.В. Зотова
[99] Московскому комитету РКП(б) о военных специалистах на Восточном фронте
Не ранее 7 августа 1918 г.
[100]
Московскому комитету РКП Доклад т. Зотова
По приезде в г. Казань мы были направлены спешным порядком на фронт в распоряжение политического комиссара КУЙБЫШЕВА, по приезде туда он нас откомандировал в распоряжения Смирнова. Дела мы, когда туда ехали, все частные сведения по распоряжению Политического отдела мы передавали в гор. Казань в Информационный отдел т. Яковлева, таким путем мы добрались до последнего разъезда Аренбаш, где сразу мы увидали, что командный состав находится здесь, а не на фронте, и у нас невольно явилось сомнение по этому вопросу, нет ли здесь какого авантюра
[101]. Тогда мы хотели заговорить с т. командующим Пугачевским, [узнать,] где находится политический комиссар Смирнов и [разъяснить ему, что [мы] с т. Гринбергом присланы сюда в качестве агитаторов. Он нам ответил, что [ему] нужны не агитаторы и комиссары, а кавалерия, [обругал] нас и все, когда же я призвал его к спокойствию и просил, что бы он со мной говорил, как с человеком Политического отдела, он просто ответил незна[ни]ем. Затем после всего происшедшего нам хотелось как можно скорее попасть на фронт, но скоро мы не [с]могли, [поскольку] туда не ходили поезда, и мы вынуждены были сидеть здесь на разъезде раньше с 6 час. утра до 4 час. вечера, [когда] приехав[ший] с починки бронированный поезд т. Болдэска, который направлялся на фронт, захватил с собой и нас. Когда мы прибыли туда, то сразу столкнулись с командующим Хлебниковым, Полупановым, и так далее. Тов. Гринберг, работник с Украины, сразу увидал и посоветовался со мной. Из [беседы] мы [сделали] заключение, что этот командный состав не на высоте своего положения и в страже понимает, как свинья в апельсинах, а именно: почему, да почему, что когда, расспросили кое-кого, нам и сказали, что тыл не защищен совсем, на фланги не высланы дозоры, а от этого может произойти полное поражение, которое и получилось в тот момент, когда это было, и мы доложили т. Нейзнеру, тот пошел [и]скать Хлебникова, но, вероятно, не нашел, ввиду того, что его уже не было. Наши войска открыли огонь по противнику, который отвечал, но не имел успеха, а наши достигли хороших результатов — так, что разбил[и] их поезд со снарядами. Броневик[и] стали метаться из стороны в сторону, я наблюдал это с сосны высокой и постепенно стал отступать, в наше[й армии] дух […] великолепный, солдаты рвались в бой. [Но] в это время […] согласно наших догадок противник действительно зашел с фланга в тыл, где мы и услыхали ружейную и пулеметную трескотню, командный состав, который шел к нам на подкрепления и столкнулся с нашими дозорами, которые охраняли железную дорогу (наши отряды, которые идут на подкрепления, то никаких документов не имеют) […] зашли чехословаки в тыл и […] действительно столкнулись с нашими кав[алерийскими] отрядами. Бронированный поезд Полупанов[а] поехал на место боя, […] был встречен пулеметным огнем, [в] противника броневик тоже стал стрелять как пулеметным, так и артиллерийским огнем, но, т. к. чехи были близко к железной дороге, не имел громадного успеха, а командующий поездом увидел, что противник заложил шашку пироксилиновую и хочет взорвать железную дорогу. [О]н пустил свой паровоз, который приехал, взрыв получился только тогда, когда прошли задние колеса за этим поездом. Следом другой бронированный поезд [во главе с т.] Болдэске, который подъехал и заметил, что путь разобран. [Бронепоезд] открыл убийственный огонь, которым отогнал противника шагов на 200, и если бы здесь был командный состав, который бы мог скомандовать красноармейцам рассыпаться в цепь, а тут бы можно было задержать противника, а мы безо всякой охраны, я, два машиниста и человек десять пехоты соскочили и стали чинить железную дорогу: […] заложили и притащили рельсу, развернули старую и стали свертывать новую, в это время противник открыл пулем[етный] огонь, который стал [попа]дать по насыпи, и тут красноармейцы, я с машинистом должны были убраться обратно: они в броневик, а я в паровоз, а противник стал брать приступом броневой поезд, начиная с задней площадки […]. Противник был уже на последней площадке, когда я соскочил с паровоза. Впереди было несколько красноармейцев, которые тоже бежали, и мы были вдогонку обстреляны, т. к. здесь местность бугристая и недалеко лес, но мы и ушли […] на Аренбаш, а там весь командный состав был уже, только не было Хлебникова, который вернулся немного позже, где он был, я не знаю, на фронте не видал, тут тоже. Затем был дальше приказ отступить почти до Симбирска, [т. к.] везде они нашли неудобную позицию в Симбирске по ту сторону Волги, окопались и ждали противника, а он обошел с флангов и стал громить следующие станции — Киндякову и т. д. Наши части должны были опять отступать, и мы т. Куйбышев[ым] были отправлены обратно в Казань, по приезде на пароход мы опять увидали Пугачевского: вот он — все со станции на станцию, с паровоза на паровоз, [о чем] я сказал Гринбергу. Недалеко от Тетюш нас остановили и заставили ждать особого распоряжения, которое [поступило] через 10 час. [Т]огда мы без всякой пользы сожгли всю нефть, которую взяли для переезда Симбирск — Казань. Еще наши не разбираются, как дорога теперь нефть, когда ее нет. По приезде в Казань Пугачевский опять стал
[102] — из этого видно, что […] командный состав из себя представляет и чем [он] занимается.
