Капитан Снелгрейв ходил торговать в Гвинею почти тридцать лет и знал ее в мельчайших подробностях. Описание, которое он сделал и которое было опубликовано в Лондоне в 1754 году
[22], можно считать ценным вкладом в наше знакомство с условиями торговли того времени. Он пишет, что негритянский обычай превращения военнопленных в рабов существовал у туземцев с незапамятных времен: когда пленников оказывалось больше, чем использовалось на плантациях, то часто многих из них убивали. Следовательно, туземцы радовались возможности продавать избыточных пленников торговцам. Большинство преступлений в племенах чернокожих каралось штрафами, и, если злоумышленник не мог откупиться, его продавали в рабство. Это практиковалось как в племенах, живших во внутренних областях континента, так и в тех, что находились вблизи или на берегу моря. Из-за этого рабами становилось так много негров, что в ходе торговли на гвинейском побережье, по оценкам капитана Снелгрейва, до 1730 года были отправлены за море по меньшей мере 70 тысяч туземцев. Во время перехода в Вест-Индию и к побережью Америки условия содержания рабов в тесных помещениях на борту корабля были не только крайне неудобны, но часто ужасны и невыносимы, что приводило иногда к мятежам невольников и их повальной смертности.
«Эти мятежи, – пишет капитан Снелгрейв, – происходили, как правило, из-за дурного обращения матросов с этими несчастными людьми, которых перевозили на борту кораблей на наши плантации. Поэтому, где бы я ни командовал, моя главная забота состояла в том, чтобы с неграми обращались на борту по-доброму. Я всегда строго наказывал белым людям относиться к неграм гуманно и милосердно. На это я обычно делал ставку, чтобы удерживать их от бунта и сохранять здоровыми.
И поскольку людям, незнакомым с методами обращения с неграми, может показаться невероятным, что мы могли переправлять так много сотен рабов скопом на маленьком корабле и поддерживать среди них порядок, я просто расскажу, как это осуществлялось. Когда мы покупали взрослых людей, я знакомил их с переводчиком. Теперь, когда они становились моей собственностью, я считал необходимым дать понять, зачем их купили и что им следовало успокоиться (ибо всех этих несчастных людей, как правило, мучают ужасные предчувствия в связи с тем, что их купили белые хозяева. Многие боятся, что мы замышляем съесть их. Мне говорили, что это им внушают континентальные негры). Поэтому, сообщив, что они куплены, чтобы пахать землю в нашей стране, а также выполнять другую работу, я затем разъяснял им, как следует вести себя на борту с белыми людьми, что если кто-нибудь обидит их, то они должны пожаловаться переводчику, который проинформирует меня об этом, и я поступлю по справедливости. Но если они устроят бунт или вознамерятся бить белого человека, то их ожидает суровое наказание.
Покупая негров, мы заковываем попарно в железо наиболее дерзких из них, однако женщинам и детям позволяем ходить свободно. Когда же удаляемся от побережья, освобождаем от оков и мужчин.
Их кормили дважды в день и разрешали в хорошую погоду выходить на палубу в семь утра и оставаться там, если считают нужным, до захода солнца. Утром каждый понедельник им давали курить трубки, что они очень любили. Мужчины-негры содержались отдельно от женщин и детей, а места, где они лежали, чистились каждый день. Некоторых белых людей назначали следить за этим…
Первый мятеж, который я наблюдал среди негров, случился во время моего первого вояжа в 1704 году. Он происходил на борту корабля «Галера Игл» из Лондона, которым командовал мой отец, когда я служил при нем казначеем. Мы закупили наших негров в районе реки Старый Калабар. Она впадает в Гвинейский залив. Во время мятежа мы стояли у реки с четырьмястами рабами на борту и не больше чем десятью белыми матросами, способными служить. Ведь несколько членов нашей команды умерли, а многие другие были больны. Кроме того, две наши шлюпки только что отправились с двенадцатью матросами за дровами в лес, который виднелся с корабля. Все эти обстоятельства побудили негров посовещаться о том, как организовать мятеж, который они начали в четыре часа пополудни, когда отправились ужинать. Но так как мы всегда осматривали кандалы мужчин утром и вечером, ни один из рабов от них не избавился, что способствовало нашему спасению. Три белых матроса стояли на вахте с кинжалами в руках. Один из них, находившийся на полубаке, увидел, как некоторые из негров хватают старшего помощника, чтобы выбросить его за борт. Он набросился на них с такой яростью, орудуя плоской стороной кинжала, что они вскоре бросили помощника, который освободился от них и побежал на ют за оружием. Я тогда болел лихорадкой и лежал в капитанской каюте как раз во время приступа. Однако, как только я услышал крик: «Рабы бунтуют», схватил два пистолета и побежал на палубу. Там, встретившись с отцом и старшим помощником, передал каждому по пистолету. После этого они побежали вперед на ростры, выкрикивая угрозы неграм, бывшим на полубаке. Однако те не обращали внимания на угрозы, потому что были заняты часовым (который помог освободиться помощнику). Они, конечно, прикончили бы часового его собственным кинжалом, если бы отняли его, но не могли разорвать шнурок, которым рукоятка крепилась к поясу. Поэтому они хотя и схватили его, но не смогли воспользоваться кинжалом. Разочаровавшись, негры попытались выбросить часового за борт, но он держал одного из них так крепко, что с ним ничего могли поделать. Мой отец, увидев этого здоровяка в такой опасности, бросился в толпу негров спасть его, стреляя из пистолета поверх их голов в надежде испугать их. Но мощный раб ударил его дровяной чуркой так сильно, что почти оглушил. Раб хотел снова его ударить, но семнадцатилетний молодой парень, к которому отец относился по-доброму, подставил свою руку – принял удар, раздробивший ее. В тот же момент помощник выстрелил из пистолета и попал в негра, ударившего моего отца. После этого мятеж прекратился, все негры на полубаке закрыли лица ладонями, выпрашивая пощаду.
Расследуя инцидент, мы обнаружили, что в мятеже участвовали не более двадцати рабов. Пропали два зачинщика. Они, видимо, прыгнули за борт, поняв, что их план провалился, и утонули. Это все, что мы потеряли в связи с мятежом, ибо негра, в которого выстрелил помощник, нашему врачу, вопреки ожиданиям, удалось вылечить. Мне тоже повезло, потому что моя лихорадка прошла из-за страха и возбуждения, которые я пережил. Более того, во время нашего перехода в Виргинию нашему врачу удалось вылечить и парня, принявшего на свою руку удар, предназначенный для моего отца. В Виргинии мы предоставили ему свободу, а достойный джентльмен, некий полковник Картер, принял его на службу, пока тот достаточно не познакомился бы со страной, чтобы обеспечить себя.
Я совершил еще несколько вояжей, в течение которых негры не пытались бунтовать. Мне кажется, я обязан этим главным образом хорошему обращению с ними и бдительности моих офицеров. Но иногда мы сталкивались с жесткими и упрямыми людьми среди них, с которыми было общаться нелегко. Это, как правило, кормантийцы, народность Золотого Берега. В 1721 году я отправился на корабле «Генрих» из Лондона в вояж к той части побережья, где мы закупили большое число туземцев. Нам приходилось держать их в оковах и бдительно следить за ними. Тем не менее они взбунтовались, хотя и имели мало шансов на успех. Я находился в это время близ места, называемого Мамфорт на Золотом Берегу, с почти 500 неграми на борту, 300 из которых были мужчины. Команда корабля состояла из пятидесяти белых людей, совершенно здоровых. У меня служили прекрасные офицеры, поэтому мне было легко во всех отношениях.
