Дон Феликс пыхтел сигарой и потягивал вино полчаса, перед тем как мы заговорили о деле. Я глядел на свой корабль, когда увидел вдруг яркую вспышку, а в следующий момент воздух разорвал взрыв. Столб дыма и пламени поднялся из воды и повис черным облаком, прежде чем опуститься. Когда дым рассеялся, моего корабля больше не было видно. Взорвался его пороховой погреб, и все, кто был на борту, погибли, кроме одного искалеченного матроса, которому удалось добраться до берега.
Прошло три месяца, прежде чем я смог оставить свою койку в больнице дона Феликса. Удручающий взрыв означал для меня крах. Лишь через год я ощутил в себе способности предпринять короткий рейс. Мне, однако, надо было бороться за средства к существованию, ив 1838 году я еще раз вернулся на африканское побережье в качестве переводчика группы работорговцев, которые замыслили посетить африканских вождей в их главных поселениях во внутренних областях. Их было трое, помимо меня. Мы отправились из Рио и высадились у мыса Аполлония на Золотом Берегу. Здесь мы наняли проводников и носильщиков, двинувшись через страну народности фанту к Ашанти и встречая на пути черных торговцев рабами.
Когда мы добрались до Кумасси, вождь ашанти Квако Дуах отсутствовал еще три дня после нашего прибытия. Однако он распорядился, чтобы с нами хорошо обращались и охраняли наши товары. К нашему прибытию на большом рынке собрали, должно быть, более двадцати пяти тысяч человек. Вокруг ходили с важным видом сотни хорошо одетых, знатных лиц. Каждый из них носил золотые браслеты и амулеты большего размера, чем оковы рабов. Когда переводчик вождя позвал нас, он был удивлен моим знанием языка ашанти.
Рано утром на следующий день нас разбудили удары в боевой барабан, возвещавшие жертвоприношение людей ашанти. Нам сказали, что для этого выставлено пятьсот мужчин, девочек и подростков. Вскоре мимо наших хижин прошла процессия жертв. Одному бедняге пронзили ножом обе щеки и обрезали уши, которые свешивались с лезвия ножа и рукоятки. Под лопатками, сквозь сухожилия, ему вонзили длинное копье и так вели, как истекающего кровью вола. За ним следовала совершенно голая женщина, обе груди которой были гладко срезаны, а бедра и живот усеяны стрелами. Другая девушка шла позади с грудями, пронзенными ножом. Сквозь ноздри девушки продернули шнурок, за который ее вели. Изобретательность мучителей не знала границ.
На следующий день мы присутствовали на кровавом жертвоприношении и встретились с вождем ашанти. Он сидел в позолоченном деревянном кресле, посреди своей знати. Бархатные зонтики с огромными медными рукоятками, как балдахин, закрывали их. Вокруг выстроилась свита из стражников и слуг, державших золотые мечи, серебряные и золотые блюда, курительные трубки и шелковые флаги. Выставленные сокровища варваров слепили взгляд. Это было богатство вождя ашанти, накопленное на огромные доходы от работорговли. Переводчик сообщил, что вождь продал свыше десяти тысяч рабов с последнего сезона дождей, чуть больше пяти месяцев назад. И это помимо стольких же убитых негров во время охот за рабами и жертвоприношений.
После встречи с вождем мы последовали за величественной процессией во дворец. До того как мы его достигли, начались стрельба из мушкетов, битье в большой барабан и ажиотаж среди черных. Кровавая оргия наступила, когда огромный дикарь вышиб большой дубиной мозги у жертвы. Для сбора крови держали тыкву, сердце жертвы вырезали ножами и поднесли вождю. Я слышал, что вождь обычно хватал зубами окровавленное сердце, но в этот раз от этой особенности церемонии отказались. Некоторые воины, однако, пили кровь несчастного из тыквы, в которую она была собрана. Не решусь описывать остальную часть противоестественного жертвоприношения. Это была беспорядочная бойня. Головы и части тела отсекались или отпиливались тупыми ножами и насаживались на шесты. Тела мужчин и женщин расчленялись и таскались по округе и наконец скармливались собакам. Так выглядело жертвоприношение в Кумасси.
Мы оставались там десять месяцев, обговаривая сделки по приобретению рабов, затем двинулись дальше в глубь живописной страны. Сезон дождей провели в португальском поселении на реке Кашеу, а в сентябре 1839 года отправились в Дагомею. В столице Абомее вождь собрал своих колдунов и устроил большой пир. Торговцам было продано четыре тысячи рабов. Мы купили и подвергли клеймению семьсот рабов, отправив их караваном в большой загон Виды. Сотню из них составили амазонки, то есть воины-женщины гвардии вождя, принимавшие участие в мятеже и наказанные за это продажей в рабство. Это были хорошо сложенные, сильные женщины, здоровье которых окрепло во время несения воинской службы.
Когда мы прибыли в Аюдах, или Виду, меня ждал сюрприз. Крупного работорговца, организовавшего в этом месте свое предприятие, называли Ча-Ху. Я сразу узнал в нем своего старого друга и кубинского врага Де Соузу, бразильского креола. Он тотчас меня окликнул и после короткого разговора пригласил пообедать. Я принял приглашение, и обед превратился в настоящую оргию. У него был дом, похожий на дворец, и там он содержал гарем, заполненный женщинами со всего света. Он предлагал мне взять взаймы жену, пока я оставался в Виде. «Можешь взять француженку, испанку, гречанку, женщину с Кавказа, англичанку, голландку, итальянку, африканку или американку, – говорил он, посмеиваясь. – Или предпочтешь старую любовь, донну Амелию?» Я вздрогнул, но он повторил имя. «Да, да, – продолжал Ча-Ху, – она здесь, правда, признаюсь, в довольно подавленном состоянии. Я не встречался с ней год или два. Советую тебе выбрать моложе». На этом наша беседа закончилась. Итак, Амелия, красивая беспринципная женщина, стала наложницей в серале Ча-Ху, смешавшись с черными, белыми и цветными женщинами. Отвергнутая, полузабытая любовница. Удивительно, что она не отравила его раньше.
Я покинул Виду и вернулся в Бразилию в компании работорговцев на борту большого корабля, который вез тысячу черных. В пути мы потеряли только восемьдесят человек. По прибытии мне предложили, к моему вящему удовлетворению, постоянную должность в торговой компании. Мои функции заключались в надзоре над питомником для рабов, или фермой для откорма негров, которые по прибытии утратили товарный вид. Их привозили на ферму в фелюгах, для «врачебного освидетельствования» на предмет пригодности для рынка. Большая часть из них по прибытии представляли собой живые скелеты, часто они падали замертво в загонах или дворах. Некоторые болели офтальмией, другие – золотухой, третьи страдали безумием. Большинство мучилось дизентерией, они требовали деликатного обращения для их спасения. Мы теряли в среднем около 40 процентов от всех негров, прибывших на ферму. Владевшая ею акционерная компания учредила агентства вдоль побережья с промежутками на расстоянии две тысячи шестьсот миль и контролировала обширную торговлю контрабандным живым товаром. Штаб-квартира компании располагалась в Пернамбуку.
Я оставался на службе компании семь лет, пока не заболел лихорадкой и чуть не умер. По выздоровлении перевелся в другое учреждение на одном из островов (Ислас-де-ла-Баия) близ побережья Гондураса в Мексиканском заливе. Там располагались загон для рабов и ферма, куда свозились грузы в американских клиперах из загонов для рабов близ африканского мыса Месурадо. Негры высаживались под видом колонистов, и компания имела разрешения центральноамериканских властей. У нее в Рио-Гранде в Техасе был филиал, который был расформирован, а имущество перемещено после того, как вспыхнула война между Соединенными Штатами и Мексикой.
