* * *
Подобно маятнику, качнувшемуся из одной крайности, общепринятому мнению приходится пройти весь путь до противоположной крайности, прежде чем будет достигнуто равновесие. В первые годы после революционного 1969-го аудитории гудели новой верой, а учебники провозглашали – с тем же пылом, с каким еще недавно они проповедовали диаметрально противоположное, – что цветовые обозначения в конечном счете природны и универсальны. Цвет теперь превозносился как самый поразительный пример понятийного единства человечества, а язык цвета был объявлен козырным аргументом в более широких спорах о природе и культуре, которые теперь решались однозначно в пользу природы.
Книга Берлина и Кея побудила исследователей заново изучить понятия цвета во многих других языках – значительно подробнее и тщательнее, чем это делалось когда-либо до 1969 года. В следующие десятилетия у носителей десятков языков подверглись систематизации и сравнению границы цветов и их фокусы. Но по мере того, как число языков превысило исходную выборку из двадцати у Берлина и Кея, а методы исследования делались все сложнее, постепенно становилось ясно, что ситуация не так однозначна, как поначалу предполагали Берлин и Кей. В результате большинство категорических заявлений 1969 года об абсолютных универсалиях в наименовании цветов в последующие годы пришлось смягчить.
Прежде всего оказалось, что многие языки противоречат дополнениям Берлина и Кея к последовательности Гейгера, поскольку показывают, что после синего не всегда первым получает название коричневый. Более того, позднейшие проверки заставили отказаться от утверждения о существовании ровно одиннадцати универсальных фокусов, точно соответствующих английским цветам (белый, черный, красный, зеленый, желтый, синий, коричневый, фиолетовый, розовый, оранжевый и серый). В свете новых данных уже невозможно было защищать якобы универсальный статус пяти фокусов
[152] – коричневого, фиолетового, розового, оранжевого и серого, а пересмотренная теория сосредоточилась на шести «крупных» фокусах: белом, черном, красном, зеленом, желтом и синем. Но даже для этих цветов фокусы в разных языках оказались менее единообразными, чем изначально предположили Берлин и Кей: носители некоторых языков серьезно отступали в своем выборе от того, что считалось универсальными фокусами. И наконец, в обширной базе данных нашлись языки, которые соединяют в одно понятие комбинации фокусов, считавшиеся в исходной модели Берлина и Кея невозможными. Есть, например, языки, в которых один цветовой термин обозначает светло-желтый, светло-зеленый и голубой. В целом, хотя некоторые из сформулированных Берлином и Кеем правил отражают явные тенденции в языках, вряд ли какие-либо из их утверждений представляют собой универсальный закон, не знающий исключений.
[153]
Ограниченная свобода
Так чем же закончились долгие метания между природой и культурой? Сторонники идеи, что обозначение цветов следует абсолютным законам природы, просто принимали желаемое за действительное – почти для всех правил нашлись исключения. И все же сходство языков в выборе фокусов слишком поразительно, чтобы счесть его случайным: огромное большинство языков все же ведет себя вполне предсказуемым образом – что было бы трудно объяснить, если бы культуры выделяли цвета исключительно по своей прихоти. Это непростое равновесие между сходством и различием особенно ярко проявляется в порядке возникновения названий цветов в разных языках. С одной стороны, в большой выборке языков находятся исключения почти из всех предсказаний: единственное правило, которое по-прежнему не знает исключений, – что красный всегда получает обозначение первым (после белого и черного). С другой стороны, огромное большинство языков подчиняется последовательности Гейгера либо ее альтернативному варианту (где зеленый стоит перед желтым), и это не может быть простым совпадением.
[154]
Таким образом, данные, появившиеся в последние десятилетия, не принесли победы ни одной из сторон – ни хищным культуралистам, ни педантичным нативистам. Или, скорее, обе стороны остались довольны и получили свое, потому что они могут продолжать до изнеможения споры о том, определяются ли понятия цвета преимущественно культурой или преимущественно природой.
[155] (Соглашаясь с коллегами, научной карьеры не сделаешь.) Но всякий, кто хоть немного беспристрастно изучит доводы сторон, обнаружит, что в притязаниях каждой есть доля истины: и культура, и природа по праву претендуют на понятия цвета – но ни одна сторона не одерживает верх.
В свете всех данных мне кажется, что расстановка сил между культурой и природой удачнее всего может быть описана простой формулой: культура пользуется ограниченной свободой. Культура в значительной мере свободна в разбиении спектра на понятия – но только в известных пределах, поставленных природой. Мы пока далеки от понимания конкретной анатомической основы этих ограничений, но уже ясно, что вряд ли природа жестко диктует, как должно быть разделено цветовое пространство
[156]. Скорее, природа предлагает оптимальные решения: деления, которые лучше всего соответствуют особенностям строения глаза. Обычно цветовые системы в человеческих языках близки к этим оптимальным делениям, но языки не обязаны в точности им следовать, и директивы природы могут быть дополнены или даже попраны выбором культуры.
