Индоевропейские языки также могли начинать с прозрачной родовой системы. Но предположим, например, что луну включили в мужской род, потому что она персонифицировалась мужским божеством. Позже из слова moon произошло month – «месяц», означающее отрезок времени, и совершенно естественно, что если луна была «он», то и месяц тоже «он»
[279]. Но если так, то слова для единиц времени, таких как «день», тоже надо было включить в мужской род. Хотя каждый шаг в этой цепочке расширений мог быть сам по себе совершенно естественным, через два или три шага оригинальная логика затмевается, и поэтому мужской или женский род оказывается присвоенным множеству неодушевленных объектов безо всякой вразумительной причины.
Самое худшее в этой потере прозрачности – что это самоподдерживающийся процесс: чем менее последовательной становится система, тем легче в нее и дальше вносить путаницу. Когда в ней накапливается достаточно существительных со случайным родом, дети, осваивающие язык, уже не могут ожидать, что найдут надежные правила, основанные на реальных свойствах объектов, поэтому они ищут другие виды подсказок. Например, они могут угадывать, какого рода существительное, на основании того, что оно звучит похоже на другое (если Х звучит как Y, а Y женского рода, то, возможно, Х тоже женского рода). Некорректные детские предположения поначалу воспринимаются как ошибки, но если со временем такие ошибки закрепятся, то таким образом довольно скоро все следы исходной логики будут утрачены.
Наконец, ирония судьбы в том, что, когда язык теряет один род из трех, результат даже увеличивает разброд в системе, а не уменьшает его. Испанский, французский и итальянский, например, потеряли исходный средний род своего латинского прародителя, когда средний род объединился с мужским. Но в результате все неодушевленные существительные в случайном порядке присоединились к мужскому или женскому роду.
Тем не менее синдром случайности родов – не всегда неизлечимая болезнь для языка. Как может подтвердить история английского языка, когда язык умудряется потерять не один род, а два, результатом может стать тщательный пересмотр, который полностью элиминирует всю беспорядочную систему. До XI столетия в английском была полноценная система из трех родов, точно как в немецком. Носители английского в XI веке не поняли бы, что Марк Твен оплакивал в своей «Повести о рыбачке и его горестной судьбе», потому что для них wife (wf) – «женщина» – было «оно», рыба (fisc) был «он», в то время как судьба (wyrd) была «она». Но в XII веке все это изменилось.
[280]
Разрушение системы староанглийских неправильных родов имело мало общего с повышением стандартов сексуального образования. Причина была скорее в том, что система родов полностью зависела от системы падежных окончаний, а та была обречена. Исходно в английском имелась сложная система падежей, такая же, как в латыни, где существительные и прилагательные получают разные окончания, в зависимости от их функции в предложении. Существительные разных родов имели разный набор окончаний, поэтому по окончаниям можно было судить, какого рода существительное. Но система окончаний быстро распалась в первое же столетие после нормандского завоевания, и как только исчезли окончания, новое поколение носителей языка лишилось подсказки, как отличить, к какому роду должно принадлежать существительное. Эти новые носители, росшие в окружении языка, который не давал им достаточно подсказок, чтобы решить, надо ли обращаться к моркови как к «ней» или к «нему», остановились на радикальной и весьма новаторской идее, начав называть ее «оно». Итак, всего за несколько поколений исходная непонятная система родов заменилась новой, с понятными правилами, в соответствии с которыми (почти) все неодушевленные объекты стали упоминаться просто как «оно».
Все-таки несколько коварных существительных, особенно женского рода, сумели избежать массовой стерилизации.
[281] Марк Твен, который был вне себя из-за женственности немецкой репы, удивился бы, узнав, что тот же обычай еще практиковался в Англии всего триста лет назад. В Лондоне в 1561 году было опубликовано медицинское руководство «Самая превосходная и совершенная домашняя аптека, или Домашний лечебник для всех тканей и болезней тела», предлагавшее следующий состав против хрипоты: «Кто недавно охрипъ, пусть он испечетъ рапу (репу) в золе или на огне, покуда она вся не почернеетъ, потомъ очиститъ ея и съестъ такой горячей, как сможетъ вытерпеть».
[282]
В диалектах английского род некоторых существительных продержался гораздо дольше, но в стандартном языке наплыв среднего рода затопил мир неодушевленных объектов, оставив лишь несколько отдельных существительных болтаться в их женственности. Медленная, но верная «ононизация» английского, можно сказать, встала на мертвый якорь 20 марта 2002 года. Для моря тот день казался ничем не примечательнее любого другого. «Ллойдс лист», газета судостроительной промышленности, опубликовала свой ежедневный листок донесений о происшествиях, несчастных случаях и нападениях морских пиратов. Среди прочего газета упоминала паром «Балтик Джет», следовавший по маршруту из Таллина в Хельсинки, на котором «случился пожар в ее левом двигательном отсеке в 8:14 по местному времени», танкер «Гамильтон Энерджи», вышедший из доков Порт-Веллер в Канаде после «ремонта, проведенного на повреждениях, понесенных ею при столкновении. Несчастный случай вызвал трещину в рулевой колонке и вбил ее ось винта в коробку передач и раздавил двигатель, пройдя насквозь». Где-то еще в Канаде застрял во льдах креветочный траулер, но владелец сказал, что «есть вероятность, что она заведется и пойдет под своим двигателем». Короче, день как день.
Настоящая новость, потрясшая океан, сообщалась на другой странице, вынесенная в редакционную колонку. Осененный музой каламбура, редактор объявил под заголовком «Она сегодня не будет завтра», что «мы должны принять простое, но значительное решение, чтобы изменить наш стиль и с начала будущего месяца упоминать корабли в среднем роде, а не в женском. Это выведет нашу газету на уровень других самых уважаемых международных деловых изданий». Реакция публики была бурной, и редакцию газету завалили письмами. Один гневный читатель-грек написал: «Сэр, только кучка черствых, потерявших связь с жизнью высокомерных англичан может вздумать изменить то, что мы говорим о кораблях „она“ уже тысячи лет. Выметайтесь оттуда и валите окучивать свои сады и охотиться на лис, вы, надменные дураки. Искренне ваш, Стефан Комианос». Но даже эта красноречивая мольба не убедила «Ллойдс лист» сменить ее курс, и в апреле 2002 года «она» встала на причал.
[283]
