Напротив, в Венеции информацию, необходимую для мониторинга агентов, собирало государство [Gonzalez de Lara, 2002]. Поскольку у торговцев не было необходимости структурировать информацию по каждой поставке, у них была более высокая мотивация разработать систему учета, которая бы лучше отражала общую финансовую ситуацию. В результате была изобретена система двойной записи (или венецианская система, как она тогда также называлась).
Разделение между владением и управлением в средневековых купеческих и ремесленных гильдиях привело к изобретению аудита и созданию профессии внешнего аудитора [Watts, Zimmermann, 1983]. Система двойной записи и аудит сыграли важную роль в конечном подъеме современных бизнес-корпораций, в которых владение отделено от управления, потому что эти процедуры дают возможность владельцам и инвесторам лучше оценивать работу менеджеров и фирм.
Воздействие институциональных элементов на институциональные инновации и на внедрение подобных инноваций носит более тонкий характер. Институциональные элементы влияют на организационные, контрактные и процедурные инновации, формируя ожидания относительно последствий их внедрения. Институциональные элементы прошлого влияют на то, что, согласно ожиданиям, должно произойти в новой ситуации, вызванной внедрением таких инноваций.
Условие, необходимое для организационных изменений, заключается в следующем: те, кто в состоянии их инициировать, предполагают на нем заработать. Их ожидания зависят от существующих институциональных элементов – в частности, от культурно детерминированных поведенческих убеждений, которые дают им возможность сформировать эти ожидания. Таким образом, различные институциональные элементы ведут к разным траекториям организационного развития.
Отличие каждой траектории усиливается через процесс модификации и доработки «микроизобретений», которые следуют за организационным «макроизобретением»
[186]. Различные пути организационного развития, в свою очередь, еще больше влияют на исторический процесс выбора равновесия. После введения специфической организации она начинает оказывать влияние на правила исторически более поздних игр и, таким образом, на возникающие в результате институты.
В главе IX предложен расширенный анализ этого влияния. Он показывает, что коллективные наказания, практиковавшиеся магрибцами, препятствовали изобретению и внедрению новых институтов для поддержки безличного обмена. Этого не произошло среди генуэзских торговцев, у которых агентские отношения регулировались двухсторонним репутационным механизмом, поддерживавшимся правовой системой.
5. Институциональные комплексы: одновременные следствия институциональной динамики
Межвременные связи между институтами, которые подразумевает фундаментальная асимметрия, воздействуют на отношения между существующими одновременно институтами. Эффекты среды, координации и включения предполагают, что институты могут образовывать институциональные комплексы. Внутри комплекса институты дополняют друг друга, отражают влияние одних и тех же координационных факторов или имеют общие институциональные элементы. Такие синхронные отношения между институтами далее влияют на отбор среди альтернативных институтов в новых ситуациях, а также на хронометраж институциональных изменений.
Институциональные комплексы отличаются друг от друга по разным параметрам – например, по тому, какие институты сгруппированы в один комплекс; по степени дополняемости институтов внутри него; по степени, в которой отдельный элемент становится общим для многих институтов; по тому, основана ли координация на эксплицитных организациях по принятию решений; какая комбинация вознаграждений и наказаний обеспечивает мотивацию и каковы цели тех, кто управляет институтом. Детали институциональных комплексов, существующих в обществе, влияют на транзакционные издержки институциональных переходов.
Чтобы проследить на связи между особенностями комплекса и издержками на изменение институтов, рассмотрим одно из самых глубоких институциональных изменений, произошедших в период зрелого Средневековья, – фактическую отмену рабства в Европе. Конечно, позднее эта практика была внедрена в европейских колониях только для того, чтобы быть отмененной де-юре и де-факто примерно в середине XIX в. Уничтожение рабства в Европе было «одним из поворотных пунктов в истории труда» [Duby, 1974, p. 40]. Оно стало основным фактором, повлиявшим на изменение долгосрочной тенденции экономического роста в Европе: хотя в период тысячелетнего господства Рима рост был слабым, а в течение пяти столетий после его падения – отрицательным, в следующее тысячелетие, начавшееся с закатом рабовладельческого строя, рост ускорился.
Изменение может указывать на то, что рабовладение создает более слабые стимулы, чем свободный труд и предпринимательство, чтобы производить и совершенствовать технологии, повышающие производительность. Действительно, «властная технология, уменьшающая трудозатраты, ставшая одной из отличительных черт Запада в современный период», восходит к периоду зрелого Средневековья [White, 1964, p. 79; Mokyr, 1990].
Это глубокое изменение (раннее эндогенное уничтожение рабства) не произошло в мусульманских странах. Во многих из них узаконенное рабство существовало вплоть до эпохи, наступившей после окончания Второй мировой войны. В некоторых мусульманских странах рабство было отменено только в 1962 г., а во многих из них до сих пор де-факто сохраняются соответствующие институты [Lewis B., 1990; Segal R., 2001].
Почему христианский мир опередил мусульманский в уничтожении рабства? Объяснение должно быть связано с разными институциональными комплексами двух цивилизаций. Исторические корни этого различия уходят к подъему христианства внутри Римской империи. Поскольку в Римской империи был унифицированный свод законов и довольно эффективная правовая система, христианству не требовалось предлагать свод законов, который управлял бы повседневной жизнью при создании общин верующих. Христианство развивалось как ортодоксия и истинная вера; в земных вопросах христианство придерживалось римского права, а позднее – других светских законодательств. В период зрелого Средневековья это наследие дало новым европейским государствам возможность постепенно вернуть себе контроль над гражданско-правовыми отношениями, включая рабство.
Ислам переживал совсем другой процесс развития, в ходе которого Мухаммед основал и религию, и политическую, экономическую, социальную единицу. Таким образом, ислам должен был создать исламский свод законов, шариат, а также ясно дать понять, что его последователи должны соблюдать эти законы. Следовательно, подобно иудаизму, ислам – это религия, регулирующая поведение своих последователей в повседневной экономической, политической и социальной жизни.
Священные писания и христианства, и ислама обсуждают поведение по отношению к рабам, тем самым обеспечивая ему моральную легитимацию [Левит, 25:46, Ефесянам, 6; Коран, 16:71, 4:36, 30:28]. Однако в каждой из цивилизаций институты, регулировавшие рабовладение, были частью разных институциональных комплексов. В христианском мире законы, регулировавшие рабовладение, подпадали под институциональный комплекс, в центре которого были правовые и политические организации. Учитывая европейскую традицию рукотворного закона, отмена рабства не меняла организации, убеждения или нормы, занимавшие центральное место в христианстве.
