Но меня вполне удовлетворяло, что моя журналистика не была именно тем писательским творчеством, о котором я мечтала. Журналистика не была моей целью, она была моей маскировкой. Она была ламинированным приглашением в мир окончательной реальности, и я хотела посмотреть, как далеко можно было зайти, пользуясь им.
– Это важно для меня, – сказала я, проследив глазами за еще одной светящейся линией, прочертившей небо. – Писать я начну гораздо позже. Когда это произойдет, мне будет что сказать.
Он улыбнулся.
– А что насчет тебя? – спросила я.
– А что насчет меня?
– Ты прочитываешь каждую новую книгу по физике, едва она успевает выйти, и каждый новый научный журнал. Ты купил новый книжный шкаф. Это не отвлекает тебя от работы?
– Мне кажется, для меня и то и другое в равной степени важно, – сказал он. – А может быть, это даже важнее. Отдать ли предпочтение грибковым инфекциям в легких или природе реальности?
Он сделал паузу:
– Иногда я сожалею, что я не астрофизик. Если бы я был немного моложе, я бы подумал, не сменить ли профессию.
– Ты и сейчас можешь, – сказала я.
Он ничего не ответил.
Мы стояли на улице в тишине. Хвост кометы освещал ночное небо.
Итак, следуя своему не-очень-то-хорошо-продуманному-плану, я переезжала в Лондон. Я думала, что если Бостром поступил в Лондонскую школу экономики и политических наук изучать философию науки, решил, что реальность – это, по-видимому, компьютерная симуляция, и подружился с Джоном Брокманом, то и у меня должно что-то получиться. У меня не было намерения отказываться от своей журналистской авантюры, но я хотела сделать шаг назад и увидеть картину целиком, чтобы не потерять цель из виду.
– Опасайся комфорта, – говорил мне когда-то отец. – Как только ты почувствуешь, что все устоялось, знай: вероятно, настало время что-то менять.
Уилер сказал, что философия слишком важна, чтобы оставить ее философам. Ну и почему бы мне было не попробовать?
В результате я арендовала студию на первом этаже очаровательного белого таунхауса на шикарной небольшой тупиковой улочке в Ноттинг-Хилл. Мои родители и брат приехали вместе со мной, чтобы посмотреть, как я устроилась.
– Это небольшая, но очень современная студия, – предупредила нас агент по недвижимости, поворачивая ключ в замке.
Она открыла дверь, и я всмотрелась в темноту. Студия действительно была очень маленькой. Я повернулась к своим:
– Может быть, нам лучше заходить по двое?
Мы с мамой вошли внутрь. Студия действительно была очень современной. Все блестело и выглядело новым, напоминая квартиру класса люкс, которую нечаянно засунули в сушилку и сжали.
– Деревянный пол – это просто чудесно, – сказала агент.
Я кивнула. Все правильно, хотя на стольких квадратных метрах можно было усыпать пол бриллиантами и это не сильно отразилось бы на цене.
Я осмотрелась: в комнате стояло раскладное кресло, какой-нибудь пессимист мог бы даже назвать его стулом, и круглый рабочий/журнальный/обеденный столик, размером аккурат под ноутбук. Или тарелку.
– А где спать? – спросила я.
Агент указала вверх. Небольшая крутая лестница вела к кровати под потолком.
– Хорошо, годится, – сказала я, отметив про себя, что расстояние между матрасом и потолком не превышало два фута.
– Просто буду помнить, что не надо садиться, проснувшись.
– А это кухня? – спросила мама так, словно надеялась на настоящую, спрятанную где-то в шкафу.
Агент кивнула:
– И все совершенно новое!
«Все» состояло из миниатюрной раковины, миниатюрной плиты и миниатюрного холодильника.
– Может быть, где-то поблизости есть миниатюрный продуктовый магазин, в котором продается миниатюрная еда? – предположила я услужливо.
– И нет морозильной камеры? – уточнила мама, прекрасно зная ответ.
Я пожала плечами:
– Но зато как удобно, что можно до всего на кухне дотянуться, не вставая с дивана!
– Обратите внимание, как остроумно закреплен на стене телевизор, – сказала агент. – Он не занимает никакого пространства, и вы можете смотреть его из любого места в квартире!
– Да, – улыбнулась я. – Блестящее инженерное решение.
– Я выйду пока, чтобы и папа смог зайти в комнату, – сказала мама упавшим голосом.
Отец зашел и осмотрелся вокруг, не зная, что сказать.
– Не находишь ли ты деревянный пол прекрасным? – сказала я, подначивая его.
Он кивнул, затем прошептал:
– Ты думаешь, это место для квантовых эффектов?
– Сколько стоит аренда? – спросила я агента и поморщилась, услышав ее ответ. Плата оказалась выше, чем за любую из квартир, арендованных мной в Нью-Йорке, хотя каждая из них была гораздо большего размера. Но это был красивый район города, и до станции метро, расположенной на одной линии с университетским кампусом, всего несколько минут пешком. Кроме того, я не планировала привозить сюда много вещей. Оглядываясь, я не могла себе представить, что я могла бы получить за меньшие деньги.
– Хорошо, – сказала я. – Сойдет.
Глава 5
Крысы Шрёдингера
Выбрав Лондон, чтобы размышлять о природе реальности, я, определенно, поступила правильно. На моем курсе по философии науки эта тема обсуждалась бесконечно. Существует ли реальность? Находится ли она вне нас и независимо от нас? Если да, то из чего она состоит? Как мы можем отличить ее от простой видимости? Есть ли надежда, что мы когда-нибудь познаем ее?
Во время занятий мы долго спорили о преимуществах и недостатках реализма и антиреализма. Реализм – это здравый смысл, убеждение, что научные теории описывают реальные свойства реального мира, который существует независимо от того, смотрим мы на него или нет, – и что электроны, кварки, темная материя и все другие объекты присутствуют в наших лучших теориях независимо от того, можем ли мы их наблюдать непосредственно или нет, они являются реальными объектами, истинной онтологической фурнитурой нашего единственного и существующего независимо от нашего сознания мира.
Антиреализм – обобщенная категория, включающая в себя всевозможные идеи, которые так или иначе отвергают реализм. Существует кантианский антиреализм, который учит, что, поскольку реальный мир существует независимо от нас, то он для нас непознаваем. Существует берклеевское esse est percipi – более радикальное утверждение, что за всяким явлением таятся другие явления, что объекты состоят не из атомов, а из ощущений. Существует социальный конструкционизм, который говорит о том, что реальность и истина – это все то, что мы договорились называть реальностью и истиной; эта теория напомнила мне некоторые утверждения моих постмодернистских однокашников из Новой школы, доказывавших их истинность тем, что они в нее верят, даже после того, как я указала им, что, в силу их собственного определения, не соглашаясь с их утверждениями, я тем самым опровергаю их. К более умеренным теориям относится инструментализм, для которого наука – это просто инструмент для предсказания результатов экспериментов, независимо от того, существует реальность или нет, дана она нам в ощущении или нет.
