Конечно, помню: «И помню, какой славный бой был под Киевом, прелестный бой!» Почему-то вспомнился один эпизод, когда один пациент, бывший штангист-тяжеловес, проходил у нас курс лечения от белой горячки. Да, это был славный бой… Грустно вспоминать, глядя на то существо, в которое превратился сейчас, лежит на кровати, после болезни. А прошло-то всего года три…
Было так: похоронив жену, товарищ запил. Это нормально. Допившись до мерцательной аритмии, попал в кардиологическое отделение. Там, лишенный возможности опохмелиться, три дня ползал по ночам под кроватями, собирая в мешок воображаемые детские игрушки. Когда соседям по палате был задан вопрос, а куда вы смотрели раньше, почему не позвали врача, разумные граждане, посмеиваясь, ответили, что вы, доктор, так он же никому не мешал, ну собирает игрушки, заодно пол подотрет. Но когда товарищ увидел за окном (третий этаж), пролетающую мимо жену, соседи по палате насторожились. Самого пациента испугало не то, что за окошком летает покойная, а тот факт, что на ней были надеты очки. «Как же так, она же никогда очков не носила!»
Товарищ выглядел сильно, такой матерый человечище. Кусок плотного мяса, ростом под два метра, на вид килограммов 120–130. Вспоминая чьи-то жалкие слова о том, что наше главное оружие – доброта, приглашаю товарища к себе в реанимацию. Клянусь, что у нас лучше, что над ним у нас никто не будет смеяться, что в наши окошки жены не залетают, у нас решетки. Про себя думаю, только бы дал уколоть себе в вену, только бы тебя уговорить ввести витаминчиков. Гражданин был удивительно послушен, легко согласился, пришел, лег, дал поставить капельницу. Вот тут бы и насторожиться, тут бы сразу загрузить до комы, но нет, решили по-доброму, мягко. А что такому галоперидол? Пусть даже сделанный звездочкой
[3]? Но товарищ уснул, или сделал вид, или затаился, притворившись спящим. Разрешил себя привязать ремнями к койке. Возникло неудобство, длины кровати не хватало для его роста, пришлось снять спинку в ногах. Но до утра в палате было тихо.
Напротив лежала привязанная девушка с панкреатитом, лет 50, алкоголичка по имени Анжела. Каждого входящего в палату она встречала вопросом: «Вы не могли бы предложить мне опохмелиться? Я не откажусь». Психоз у нее еще не начался, ждали со дня на день. И вот под утро наш громила встает на ноги, веревки и ремни выдерживают, а реанимационная кровать, весом килограммов под двести, как рюкзачок висит у него за спиной. Но даже чемпиону-штангисту не удается зафиксировать поднятый вес, сделав пару шагов вперед, товарищ вместе со своей кроватью заваливается на соседку. Грохот, крик, мат, визг Анжелы, на пол течет кровь из оставшегося в вене катетера. Двойной гамбургер. Кровать, которую с трудом поднимают четыре мужика, с привязанной тушей не удается даже перевернуть. Кто-то залезает вниз, перепачкавшись в крови, пытается перерезать веревки. Санитарку послали на травму за гаечными ключами, открутить от кровати лишние детали. Наконец удалось опрокинуть ее на пол. Разбитый кафель навсегда сохранил следы борьбы. Кое-как оттащили кабана в угол, усыпили так, что перестал дышать. Пришлось засунуть трубку в трахею. Пришедшего на обход начмеда он встретил лежа на полу, перетащить его на новую кровать ни сил, ни возможности не было.
Дня через три голоса и видения прекратились, товарищ выписан, отпущен домой. А вот Анжелочка не выдержала потрясения. Крышу у нее снесло навсегда, пару недель что-то тихо бормотала в бреду, перевелась в психбольницу, где вскоре и встретила свою смерть. И вот на днях этот товарищ поступает вновь, прочитав фамилию на истории, долго не мог поверить, что этот доходяга и есть тот самый боец. На кровати лежит высохший, разбитый параличом дедушка, тихий такой, смеется, когда писает. Жаль…
Памятники
Смотрю, как некоторые памятники сразу после установки начинают привлекать внимание невротических личностей. А в Петербурге такие личности преобладают. Климат способствует развитию неврозов. Как говорит знакомый психиатр, навязчивости есть практически у всех, только не специалист их просто не замечает, порой даже у себя. Кто-то часто моет руки, кто-то грызет ногти. И никогда не обращал внимания, например, что человек, с которым знаком лет двадцать, входит в дверь исключительно спиной вперед. Зачем? Спроси – не ответит, просто так надо. На памятниках просто остаются заметными следы воздействия. Кто в Питере не видел памятник фотографу на Малой Садовой. Каждый обращал внимание на отполированный палец правой руки. Работа туристов, которые любят фотографироваться рядом? Не, это следы работы граждан с неврозом навязчивых состояний. Если с утра по пути на работу не дотронешься до пальца, день не сложится, это закон. У иных действия посложней, доведены до ритуала: сложив пальцы трубочкой, надевают ее на мизинец статуи и, оглянувшись, нет ли внимательных свидетелей, быстро-быстро совершают несколько привычных, знакомых каждому движений. Все, можно идти дальше, день сложится удачно. Некоторым надо потрогать нос. Не верите? Постойте минут десять на углу Малой Садовой и Невского, часов в 8 утра, убедитесь.
Помните краткое ругательство на бюстике Жуковского в «Двенадцати стульях»? Позавидуешь упорству исполнителя, хоть это тоже своего рода навязчивость. Авторы – журналисты, и, как все журналисты, сами придумать ничего не способны, и такой бюстик действительно был, и стоял он в начале века в Питере, на Покровке, и надпись на нем появлялась регулярно, несмотря на усилия правоохранителей. Памятник таки пришлось убрать, сил изловить злодея не нашлось ни у царской полиции, ни у новых органов, рожденных революцией.
Но люди одинаковые везде. Разве что европейцы отличаются чуть большим трудолюбием. Оказавшись проездом в Праге, смотрю, как не лень людям забираться на высокий постамент и до блеска полировать конец бронзовому юноше? Смысл действия непостижим. Думал, что местным в центре Праги с утра делать нечего, прогуляюсь, пока не набежала толпа туристов. А нет, ошибся, оказывается, у некоторых есть дело. Иной прохожий, заскочив в садик и убедившись, что любопытных немного, а полиции нет, быстренько выполняет свой ритуал и бежит дальше. Все, можно смело идти на работу, день сложится удачно.
На кладбище
По кладбищу прошелся, посмотрел, вокруг – почти все свои, как живые с эмали смотрят. Вот и думаю. Очередной товарищ, черт, моложе меня. Поневоле задумаешься.
Странные способности обнаружились в последнее время, заниматься организацией похорон. Родня просит, пусть и не очень близкая, друзья. Ну ты ж все знаешь, как, что, куда. Ну знаю только, ребята, есть похоронные агентства, все исполнят. Недорого, быстро, с гарантией. Но нет, близкий человек должен заниматься, ну пусть не очень близкий, но и недалекий. А то не по-людски. И как тут откажешь? Действительно, знаю, как все организовать, тема в общем-то близкая. И договориться могу со всеми, от врачей, получить справку о смерти, до могильщиков. Причем, что интересно, с кладбищенскими работниками разговаривать легче. Смотрят с уважением, когда свободно оперируешь их терминами: временное надгробие, полуторный гроб. Любому приятно, когда твоей работой интересуются. Пришлось заняться в очередной раз, смотрю, над входом в администрацию на стене висит знакомая эмблема, та, что была когда-то на бутылках технического спирта, в народе на «Красной шапочке». Фирма «Камея». Интересуюсь, это что, все та же? Ну да, отвечает, а что? Да так, говорю, это вы, значит, на всем пути человека сопровождаете, от колыбели до могилы? Как-то посмотрел он на меня задумчиво, почему-то спросил:
