– А вы, случайно, не в реанимации работаете?
– В реанимации, а как догадались?
– Похоже, – говорит, – шутки у вас… Вам бы у нас работать, вы подумайте.
– Хорошо, – говорю, – подумаю, а пока до свидания.
Администратор:
– У нас не принято говорить до свидания, мы говорим – прощайте. Но вам советую – подумайте о моем предложении. Скажем так: до скорых встреч.
Новогодняя история
Товарищ, врач-реаниматолог, после праздников рассказал историю. В правдивости можно не сомневаться, приятель давно потерял способность что-либо сочинять, эта способность у него атрофировалась за ненадобностью. Поделюсь.
В праздники с утра звонок в реанимацию, нетрезвый женский голос:
– Алло! Реанимация? Как там Прохоров себя чувствует?
Прохоров, алкаш сорока лет, допившийся в праздники до панкреонекроза, от которого благополучно и помер. Шансов выкарабкаться у него не было, сепсис, шок. Ночью перенес две клинические смерти, на третий раз реанимировать не смогли.
– А вы кем ему приходитесь?
– Я его знакомая! Как он?
– Вы знаете, он сегодня рано утром скончался. Телефон для связи никто не оставил, поэтому вам не сообщили, вы уж извините.
Откуда-то издали доносятся звуки праздничного застолья: громкие голоса, звон столовых приборов, чавканье.
– Да вы чего, с ума сошли? Как умер? Вот он, рядом сидит, разговаривает. Что нам теперь делать?
– Закусывайте, прошу вас, закусывайте…
– Нет, я спрашиваю, что с документами делать?
– А что с документами? Завтра приходите, когда протрезвеете. Идите сразу в морг, за справкой о смерти, без вскрытия вам ее не дадут.
– Какое, на …, вскрытие, он живой! Вы там ох…, что ли?
– Извините, мне некогда ваши выражения выслушивать, вам говорят, приходите завтра. И не к нам, а сразу в морг.
Отбой. Звонок как звонок, таких звонков десятки, особенно в праздники, повесил трубку и забыл. Панкреатит косит население.
На следующий день звонок из приемного отделения:
– Слушайте, у вас такой Прохоров лежит или уже перевели?
– Перевели, в морг. А в чем дело? В сводку не записали?
– Да нет, все нормально. Просто пришел мужик, говорит, что он Прохоров, требует ему паспорт вернуть. Адрес прописки правильно называет.
– А его паспорт?
– Да вроде похож… Чего мне с ним делать?
– Гоните его к чертовой матери. Пусть в морг идет, справку о смерти забирает. Допились, козлы. Паспорт посторонним не отдавайте, Прохоров вчера умер, тут никакой ошибки.
– Хорошо.
Через пару часов прилетает бригада полицейских с местного райотдела:
– Кто у вас тут помер?
Показываю журнал, вот, Прохоров, имя-отчество, время поступления, время смерти.
– Да это совсем не он. Кого вы тут похоронили? Вы что, не смотрите, кого принимаете? В паспорте совсем другая фотография!
– Мы особенно паспорта-то не разглядываем, разве что в приемном отделении посмотрят, да и потом в праздники половина лиц похожи друг на друга, как желуди. Все опухшие. Больше китайских пчеловодов напоминают, чем европейцев. Ловите теперь этого самозванца, адрес есть, разбирайтесь.
Один из оперов старый знакомый, прошу рассказать о результатах следствия.
Не подвел, на следующий день позвонил, рассказал подробности. История такова: два друга мучительно пьянствовали больше недели, пока один из них окончательно не потерял свою основную способность: пить. Потерял ее одновременно с даром речи, способностью передвигаться и прочими, для него второстепенными функциями организма. Видя, что друг готов отдать концы, реальный Прохоров мечется в поисках. Друг – украинец, приехал в гости. Страховки нет, за лечение придется платить. Смекалка подсказала выход: поскольку друг уже не разговаривает, только мычит, и никто по выговору не заподозрит в нем коренного западенца, кладет ему в карман свой паспорт, полис и отправляет лечиться. Но друг подвел, хоть напоследок, но обманул русского, помер. Вот как теперь паталогоанатом будет объяснять, что свидетельство о смерти выписал на живого, но это уже его проблемы.
Будни оперблока
В операционной оживление, крики. На столе мужичок средних лет. Травматолог уже шестой час оперирует ему сломанную голень, никак не может остановиться, постоянно недоволен результатом. Доктора обуяла гордыня, хочет сделать красиво, лучше, чем было, хочет превзойти творца. Надо сказать, творец о красоте не позаботился, кривая нога сломана в двух местах. Вместо обычных полутора-двух часов операция затянулась. Больной под местной анестезией истомился лежать на операционном столе:
– Мужики. Ну вы скоро? Мне отлить надо.
Травматолог:
– Сейчас, сейчас, мы уже заканчиваем, зашиваемся.
Удар молотком по стамеске, хруст костей.
– Как-то странно вы зашиваетесь! Короче, если вы мне сейчас не дадите поссать, я сдохну!
Дневной анестезиолог:
– Слушай, ты имей совесть. Я из-за тебя тут ночевать не собираюсь, у меня рабочий день давно закончился. – Обращаясь к больному: – Потерпи, дорогой, извини, я не знал, что все так надолго затянется, мочевой катетер бы поставил.
В дверях операционной маячит дежурная смена:
– Вы скоро там? Нам операционная нужна. Экстренные поступают.
Травматолог:
– Скоро. Тут все непросто.
– Тебе дай любую операцию, и ты ее сделаешь сложной. У нас парень уже час как на каталке в коридоре лежит, аппендицит.
– Мужики, дайте поссать! Сдохну!
Операционная сестра посылает всех сразу:
– Как закончат, полчаса, не меньше. Мне еще тут стол накрыть, белье поменять.
Но все, что на этом свете имеет начало, когда-нибудь заканчивается. Завершилась и операция. Последний шов, гипсовая лангета. Счастливый мужичок с облегчением наполняет до краев утку. Уборка, закатывается новый больной. Двадцать пять лет, курсант академии наркоконтроля. Аппендицит. Парень заметно нервничает перед операцией. Двух часов ожидания в коридоре на холодной каталке почему-то не хватило, чтобы успокоиться.
– Не волнуйся, сейчас поспишь, все будет нормально.
На помощь приходит дежурная санитарка, Степановна, человек необычной доброты, редко понятной посторонним. Как всегда, находит слова утешения:
– Мил человек, а ты писать-то не хочешь?
– Да нет, не хочу.
– А то смотри, у нас тут все умирают.
Парня начинает трясти от страха, пульс подскакивает до 140. Приходится вмешаться:
