Женя продолжал вглядываться в толпу, когда раздался звон. Это разбилась тарелка с названием фильма, именами режиссера, продюсера, ведущих актеров. Не все, но многие тут же бросились собирать осколки. Тут-то Женя и увидел сиамских близнецов. Сначала он подумал, что это дублер Марата. Для него изготовили специальный костюм с дополнительной головой, чтобы снимать дальние планы, и пошили женские наряды нестандартного размера и фасона – художник по костюмам дал волю своей фантазии. Но близнецы были в классическом бархатном платье синего цвета, точно таком, какое он видел на Тане. И у одной из голов была прическа «девятый вал».
Женя переместился. Занял позицию, с которой смог рассмотреть профиль той, которая, как говорила мама, возвела на башке Вавилон…
Это была Татьяна!
Совершенно определенно она.
И все сразу встало на свои места. Женя понял, почему Таня отказывалась от встречи… И пряталась от него, и не отвечала на сообщения. Не муж был всему причиной. Сестра, с которой Таня делила тело.
…Бородин так пристально смотрел на девушку, что она почувствовала это и повернула голову в его сторону. Попадаться на глаза не хотелось, и Женя спрятался за спинами других. Он был мал ростом, так что это не составило труда.
Таня через несколько секунд отвернулась.
Но этих секунд было достаточно для того, чтобы Евгений влюбился!
Впервые в жизни.
И, как ему казалось, навсегда.
Глава 7
Эд не верил своим глазам!
Перед ним настоящие сиамские близнецы. Не киношные, на таких он насмотрелся, когда готовился к работе. Фильмов о сросшихся братьях и сестрах было снято не так уж и много. Чаплин видел все – и художественные, и документальные. Но одно дело наблюдать за сиамскими близнецами, сидя у телевизора или компьютера, другое – в жизни.
– Какие же вы потрясающие! – в десятый, пожалуй, раз выдохнул Эд, подойдя между дублями к Ане и Тане. Они с интересом наблюдали за кинопроизводством с дивана, что принесли специально для них. – Не могу на вас насмотреться, девочки.
– Поэтому вы два часа бьетесь над одним эпизодом? – усмехнулась Аня, оторвав губы от фужера с шампанским. Она пила все время, и ей принесли уже вторую бутылку.
– Марату сложно, он играет сразу две роли. А до того как вы появились тут, я ставил перед ним другую актерскую задачу, нежели сейчас. Сестры представлялись мне антиподами, соперницами, и я ждал нерва, скрытого раздражения… Но вы не такие.
– Мы абсолютно разные, – заявила Аня, – считай, антиподы, и очень часто друг друга раздражаем. А соперничать из-за мужчины нам не приходится потому, что нам разные нравятся. Так что мы именно такие, какими вам казались раньше.
– Не буду спорить с вами хотя бы потому, что надеюсь на ваши частые визиты к нам, на киностудию. Обещаю обеспечить вам не только транспорт – не лимузин, конечно, обычную машину, – но и питание, и небольшой гонорар. Проведем вас по ведомости как консультантов.
– Мы – за! – обрадовались Аня и Таня.
– Отлично, – обрадовался и Чаплин. – А сейчас прошу меня извинить, нужно вернуться в режиссерское кресло.
Работа возобновилась. Эпизод наконец отсняли. Эд был доволен, но настроение ему испортил продюсер Панфилов.
– Ты отстаешь от графика, – хмуро проговорил он, встав за спиной режиссера.
У Панфилова была кличка Пан Фи. Вроде и с фамилией созвучна, но и отражает суть. Продюсер был донельзя высокомерен с теми, кто от него зависел, и обожал выражать свое «фи». Эд ни за что не стал бы с ним сотрудничать, если бы не был уверен в нем как в профессионале. Панфилов спродюсировал три самых успешных фильма последней пятилетки. И даже на провале одной из своих картин он умудрился заработать, продав ее Северной Корее как агитационную. Пан Фи никогда не рисковал собственными деньгами, всегда находил инвесторов, но неизменно трясся над каждой копейкой. Продюсер считал, что давать волю режиссерам нельзя. Иначе они увлекутся, растратят средства, выделенные на производство картины, да еще в долги влезут, но наснимают тягомотину, которую придется резать, чтобы получилось нечто более-менее удобоваримое.
– Почему ты на один эпизод потратил полдня? – не отставал от Эда Пан Фи.
– Так получилось, – бросил через плечо Чаплин. Он включил прогон отснятого и впился глазами в экран. – Наверстаем, не волнуйся.
– Если мы хотим снять коммерчески выгодное кино, то должны работать на износ. Каждую копейку нужно отбить, а еще и приумножить. Чем меньше потратим, тем больше заработаем. Я позволил тебе отложить съемки до тех пор, пока ты найдешь подходящего кандидата на главную роль, но сейчас, когда производство запущено, я не намерен спуску тебе давать.
– Я понял, – буркнул Эд. Он заметил погрешность в съемке и подумал о том, что не мешало бы переснять один эпизод.
– Ничего ты не понял, – взвился Пан Фи. – У тебя нет опыта. Ты снял один независимый фильм и два телевизионных. Ты, считай, сначала почту разносил в огромном офисе. Но делал это великолепно, тебя заметили и перевели в отдел продаж. В качестве менеджера ты зарекомендовал себя с лучшей стороны, и тебе решили доверить по-настоящему ответственное дело. Но одному с ним не справиться, поэтому к тебе приставили наставника. Угадай, кто он?
Чаплин развернулся и посмотрел в глаза Панфилова. Они оказались болотными. И не только по цвету. У самого Эда были каре-зеленые глаза, живые, яркие, а те, в которые он заглядывал сейчас, походили на стоячую болотную воду.
Чаплин мысленно передернулся, представив, как его самого затягивает в топь.
– Аксакал полностью мне доверяет, – проговорил Эд, имея в виду Нурлана. Они так называли его за глаза – Аксакалом. – Мне – не тебе. Так что отвали.
– Почтальон ты, Эдик, – вздохнул продюсер. – Даже не менеджер.
– Я не очень хорошо в аллегориях разбираюсь.
– Так и не научился широко мыслить. Аксакал полностью финансирует проект, это да. Он выделил определенную сумму. До этого дня мы теряли деньги, но по мелочи. А сегодня мы запустили фильм, считай, воронку, засасывающую бабло. В нее можно спустить миллионы. Но я не дам это сделать. Потому что финансы всегда, запомни, почтальон, всегда ограничены. Нет такой бездонной бочки, из которой можно черпать. Даже Аксакал рано или поздно скажет – все, не дам больше ни копейки.
Чаплин мысленно нарисовал на физиономии Панфилова усы с закрученными кончиками, круглые очки и брови «домиком». Он всегда раскрашивал людей, которые его раздражали.
– Пойду поработаю, – сказал он продюсеру. – А то пока говорили, пара тысяч улетела.
– Топай, топай. А то обед скоро. Считай, опять перерыв в съемке.
– Нас, крепостных, даже кормить будут?
– Причем шикарно. Мы наняли классного повара.
– Балуешь ты нас, царь, – нараспев проговорил Эд и отвесил шутливый поклон продюсеру. После чего вернулся к работе. Как бы Пан Фи ни бесил, а в главном он прав. Если режиссера не загонять в рамки, он при наличии средств такого наснимает, что сам же устанет, монтируя, резать лишнее…
