– Где живет, знаешь?
– Нет.
– А говоришь, друзья.
– Мы всегда встречались в пивных или на улице.
– Тогда обойди пивные, где Кукуся завсегдатай, его не поймаешь, так, может, у друзей его узнаешь адрес.
– Думаешь, с ним что-то случилось?
– Мало ли, – пожал плечами дед. – Он же пьющий, а еще шебутной, такие часто попадают в неприятности…
– Ты прав. Но пивные открываются после одиннадцати, и в это время там не бывает посетителей.
– До вечера потерпи.
– Но если Данила в беде, я должен поторопиться.
– Да в вытрезвителе он или дома отлеживается после пьяной драки, – отмахнулся старик. – Я за него не переживаю, а вот за тебя – да. Зря ты связался с эти матершинником, называющим себя поэтом. Мне никогда этот мальчишка не нравился, и я был рад, что вы перестали общаться после школы.
– Тогда зачем ты меня посылаешь домой к Кукусе?
– Чтоб ты забрал свои стихи. А то еще возьмет и присвоит их, с него станется… Ребенком он падок был на чужое. Украдкой конфеты у нас из вазочки таскал, взял у тебя конструктор поиграть, но зажал и не вернул, а у меня значок спер. – Дед их коллекционировал и прикалывал к большому красному вымпелу с золотыми кистями. Как-то один из значков пропал. А так как это обнаружилось после визита Кукуси, старик решил, что это он – вор.
– Дед, Данила пишет не только матерные стихи, но и лирические. Так что нет надобности воровать их у других.
– Они так же хорошо написаны, как твои?
– Мне трудно судить, – немного смутился Женя. Он не хотел казаться тщеславным, поэтому не ответил прямо: «Мои – лучше!» – Но зря ты так о Даниле. Он мне искренне помочь хочет. Кукуся сложный человек, порою невыносимый, но не подлый.
– Да откуда ты знаешь, если только по пивным с ним ходил? – досадливо протянул дед. – Пойди и забери блокнот, говорю тебе.
– Если у Данилы все получилось, он у издателя.
– Значит, позвони ему и спроси напрямую, как ему показались твои стихи. Издательство не пивная, уже открыто.
– Я даже имени его не знаю.
– Посмотри Кукусину книгу, на последней странице указаны фамилии редакторов, а через них и на главного выйдешь, – посоветовал дед.
– Он важный человек, вряд ли меня с ним соединят.
– Я нашему президенту смог вопрос задать, – дед потряс в воздухе морщинистым пальцем. – На последней прямой линии. Пробился к самому большому человеку нашей страны! А для тебя проблема до издателя дозвониться?
Бородин помялся, но сказал не то, что хотелось бы услышать деду:
– Нет, я лучше вечера дождусь. Нехорошо прыгать через голову Данилы.
– И в какого ты у нас такой тютя-матютя?
Женя уже не рад был тому, что поделился с дедом своими тревогами. Но с кем еще? Не с Татьяной же. Еще не хватало, чтоб и она его тютей-матютей считала. Хватит того, что ее сестра Бородина малахольным считает – он слышал, как она так о нем отзывалась.
– Спасибо за завтрак, дед. – Женя взял пустые тарелки, в которых до этого лежал омлет с луком, и отнес их к раковине. – Я посуду помою.
– Тебе на работу разве не надо?
– Сегодня выходной.
– Тогда мой. И думай над тем, что я тебе сказал по поводу стихов, Кукуси и его издателя.
Евгений кивнул, чтобы успокоить старика. Тот с возрастом стал очень подозрительным. Во всех он видел воров и мошенников. Естественно, больше всего таких людей было в рядах правительства, но среди простых обывателей они тоже часто встречались. Например, сосед, по мнению деда, воровал у них электричество, продавщица молочного ларька у дома подсовывала просроченные продукты, а дату на них каким-то способом переправляла, а представители пенсионных фондов, распространители Библии, сборщики подписей – наводчики бандитов. Женя считал, что старик перегибает палку, а мама была этому рада. Зато не облапошат его, как некоторых пенсионеров, и не выманят все накопления за какой-нибудь чудо-фильтр или глушитель вредных сигналов.
Помыв посуду, Женя оделся. Натянул джинсы, свитер, куртку на синтепоне. Так намерзся, бегая в рубашке, что решил сегодня утеплиться. Он одевался неброско, недорого, немодно. Отстойно, как говорил Кукуся. Но Бородин считал, что главное – удобство и опрятность. Пусть у Данилы вещи из бутиков, но на свитерах пивные пятна, а на штанинах застывшие брызги грязи. И ботинки не чищены.
Вспомнив о Кукусе (на пару минут Женя о нем забывал), Бородин вновь набрал его номер. Традиционно – никакого ответа.
Крикнув деду: «Пока», он покинул квартиру.
Идти Жене было, по сути, некуда. Съемки приостановили, и он был сегодня свободен. Но не дома же оставаться?
Погода испортилась. Похолодало, и небо набрякло тучами. Женя порадовался тому, что утеплился. Сунув руки в карманы, направился к парку, но остановился на полдороге. Что там делать? Листья собрать? Опять? Не та погода, да и Тане он уже вручил осенний букет. Надо ее порадовать чем-то новым. Конфетами? Фруктами? Книгой?
Да, книгой. Она – лучший подарок. Особенно та, которую преподносит автор. Но пока у Бородина нет изданий (брошюра не в счет), подойдут и хорошие новости. Если он узнает точно, что издателю понравились стихи, это будет лучшим презентом для Танечки. А в придачу хоть букеты, хоть конфеты, хоть фрукты.
Женя достал телефон и пробежался глазами по телефонной книжке. В ней было не так много номеров, поэтому он быстро нашел нужный. В «Обществе мертвых поэтов» он познакомился с одним из закадычных друзей Кукуси по кличке Диоген. Он не писал стихов, но творил что-то из мусора. Собирал на помойках всякий хлам и делал из него скульптуры. Особенно любил работать с бочками, любыми – пластиковыми, деревянными, жестяными, поэтому и получил кличку Диоген (древнегреческий мудрец с таким же именем жил в бочке посреди пустыни). Бородин с презрением относился к современному искусству, поэтому пытался держаться от ненормального скульптора подальше. Но тот проникся к Евгению и навязал ему сначала общение, затем телефон. Велел звонить в любое время, уверял, что почти не спит.
Бородин в этом сомневался и предполагал, что в девять утра все представители современной богемы дрыхнут без задних ног, но все же набрал номер Диогена. К его удивлению, тот ответил после третьего гудка.
– Здорово, поэт – невольник чести! – поприветствовал он Женю.
– Это не обо мне, а о Пушкине, – усмехнулся Женя.
– Я в курсе. В школе учился. Лермонтов «На смерть поэта».
– Рад, что ты помнишь меня. И не спишь в столь ранний час.
– Я ж тебе говорил, что почти не сплю. И совсем не пью, поэтому тебя помню. Ты, можно сказать, стал моим кумиром. Твои стихи меня за душу взяли. Я думал, сейчас так тонко уже не пишут, – признался Диоген.
