Практика правоприменения в Арзамасе: пытка и наказание
Применение пытки в петровское время соответствовало практике московского периода: судьи оправдывали тех, кто перенес несколько пыточных заходов; следовали правилам о правдоподобном основании; адресатом пытки назначали основного подозреваемого, а не широкий их круг; пытки повторялись через короткие интервалы в несколько недель или до месяца, а в некоторых случаях ответчику давали и больше времени на восстановление. Они пытали женщин наравне с мужчинами; пытку применяли при расследовании убийств и лишь при самых тяжких случаях воровства. Хотя внешняя форма не изменилась, складывается впечатление, что осуществлялся более пристальный контроль над применением пытки, чем в допетровской России
[721].
Существенно изменилось оформление бумаг. Судьи более последовательно включали в протокол цитаты из Соборного уложения, обосновывавшие применение пытки, прежде чем приступить к ней. В одном деле 1719 года, например, судья приказал своим помощникам «о розыску в застенке выписать из указу». В петровское время также более систематическим стал учет количества ударов, что в московский период делалось редко и в основном только в делах о наиболее тяжких преступлениях
[722]. К середине 1720-х годов фиксируются и имена судейских чиновников или иных лиц, наблюдавших за пыткой. Когда дело доходило до третьей пытки, чаще, чем раньше, использовался огонь (в Московском царстве пытка огнем встречалась главным образом в делах о наиболее тяжких преступлениях (см. главу 6). Но до третьей пытки у петровских судей дело доходило редко.
Судья Яков Гаврилович Чертков, например, однажды в Арзамасе в 1719 году сумел быстро решить дело, обойдясь только одним пыточным заходом. Это было сексуальное преступление, к которому отнеслись так же серьезно, как к уголовному. В июле 1719 года Василий Михайлов, крепостной «человек» подполковника князя Василия Ивановича Гагарина, привел в Арзамас столяра Петра Иевлева, который жил в доме князя для участия в церковном строении. Иевлев сознался, что был беглым кабальным холопом и что, работая у Гагарина, «осквернил блудом» «содомским грехом» трех мальчиков в возрасте пяти и шести лет и двух девочек. Он написал своему господину повинное письмо, благодаря которому его и привели в суд. В допросе перед стольником Иваном Лаврентьевичем Симанским «с товарищи» столяр подтвердил свое признание; кроме того, он признался в растлении еще семи мальчиков в трех домах, где он нанимался учить грамоте. Он особо отрицал, что руководствовался в своих поступках ересью. До 20 сентября Симанский обратился за руководством к нижегородскому губернатору, подчеркнув отрицание подсудимым ереси. Ответ в деле не сохранился; оно возобновляется в июле 1720 года, когда судья-стольник Я.Г. Чертков приказал перейти к пытке. Для начала он велел выписать из Уложения обоснование пытки для признавшихся в преступлении и для крестьян, приведенных своими господами. Затем он распорядился дать Иевлеву сравнительно много (50) ударов кнутом. Столяр подтвердил свои прежние показания и добавил, что в юности, будучи в Москве, изнасиловал многих женщин, спаивая их допьяна. Чертков распорядился сделать новые выписки из законов, и его канцелярист нашел единственное место в Соборном уложении, где речь шла о сексуальных преступлениях (где наказанием служило битье кнутом). Он нашел бы больше материала в Артикуле воинском или – о содомии – в каноническом праве, но их он не цитирует. Полагаясь на собственные ощущения, Чертков 11 августа приговорил обвиняемого к нещадному битью кнутом на козле публично перед жителями Арзамаса, «дабы впредь такова скверного блудного воровства и побегу чинить было неповадно»
[723].
Во впечатляющем деле об убийстве Черткову тоже не понадобилось пытать трижды, он добился признания раньше. Дело об Андрее и Татьяне, любовниках, обвиненных в убийстве ее мужа, началось с расспроса, в котором Андрей повинился, но Татьяна отрицала всякую причастность. Однако первая же пытка мужчины открыла все неприглядные подробности. Любовники напали на мужа, когда он, пьяный, спал; жена уселась ему на грудь, а ее сообщник задушил его поясом, который она ему дала. Под пыткой Андрей также рассказал о других преступниках и их деятельности в округе, о чем Чертков тут же известил соседние власти. После этого любовники были приведены в застенок, но Татьяна продолжала запираться, и тогда Чертков велел пытать их обоих. Андрей повторил свою историю, но объявил свои прежние показания на третьих лиц поклепом. Татьяна же после двадцати ударов кнутом также созналась во всем. Теперь у Черткова больше не было свидетелей, не осталось вовлеченных третьих сторон и не было нужды затягивать процесс. После двух пыточных заходов судья приговорил обоих к смерти; способ казни мужчины не оговорен, но для женщины было предназначено погребение заживо. Он распорядился, чтобы казнь была совершена в Арзамасе «при торгу», а приговор с описанием преступления должен был быть прибит «при оной смертной казни в пристойном месте», чтобы «оной… Татьяны вину ее смертную публично всенародно ведали и чтоб иным женам мужьев своих до смерти давить впредь было неповадно». В приговоре цитируется Соборное уложение: по-видимому, суду не было известно об указе 1689 года об отмене наказания закапыванием или он не счел нужным его исполнять
[724].
В другом арзамасском процессе также ограничились двумя пытками и продемонстрировали столь же профессиональное решение дела. 2 сентября 1722 года Петр Кирилов, арзамасский крестьянин, пришел к другому человеку, чтобы получить свой долг, а после этого его нашли зарезанным и ограбленным. Вскоре он умер от ран, но успел рассказать, кто на него напал. Обвиняемый утверждал, что Кирилов сам первый напал и это была самозащита. Стремясь добиться признания и не имея больше свидетелей, судьи распорядились о пытке. 7 сентября под пыткой обвиняемый, получив 15 ударов кнутом, не изменил своих показаний; то же повторилось и 1 ноября, когда ему дали уже 25 ударов. Затем судьи приказали сделать выписки из Уложения и Новоуказных статей о самозащите и ненамеренном убийстве. 21 декабря триумвират из воеводы Челищева, а также майоров и асессоров Кишкина и Засецкого принял версию ответчика, признав убийство непредумышленным, и приговорил его к битью кнутом перед канцелярией. Примечательно, что приговор детально пересказывает показания обвиняемого, дважды подтвержденные им на пытке
[725].
