В деле о побеге из тюрьмы 1729 года мы сталкиваемся с редким случаем использования в судебном приговоре батогов. Колодник, содержавшийся в тюрьме нижегородского Дудина монастыря, извещал на 18 человек-сидельцев, что они замыслили побег. Их допросили, и они признали, что хотели бежать «напролом», то есть напав на сторожей, когда их выпустят за водой «или с парашею». Возможно, из-за того, что они все-таки не совершили побега, было приказано «учинить им на публичном месте наказание – вместо кнута батоги бить нещадно, чтоб на то смотря, другим чинить было неповадно». В других случаях регулярно применялся кнут, часто «нещадно». Так, в деле 1719 года Чертков приговорил человека к битью кнутом, «водя по торгом нещадно», вердикт, обычный в московский период, но редкий в петровское время
[731].
Инструкции воеводам 1719 и 1721 годов требовали, чтобы все смертные дела отсылались «к своему надлежащему надворному суду» (то есть в следующую инстанцию; см. приложение), но в Арзамасе эти распоряжения поначалу не действовали. Там судьи уверенно применяли и приводили в действие нормы законов в духе судебной автономии. Судья Я.Г. Чертков, в частности, вынес особенно много приговоров в 1719–1722 годах. В одном деле он вынес приговоры, ранжированные в соответствии с тяжестью преступления. В мае 1717 года на поле недалеко от Арзамаса было найдено тело «девки», которая оказалась беглой дворовой Стефанидой. В начале июня ландрат Чертков допросил извозчика Леонтия и посадскую женщину Федору по обвинению в том, что они заманили девушку для занятий проституцией. Федора энергично опровергала эту напраслину и признавалась только в том, что наняла извозчика, чтобы отвез Стефаниду в деревню к родным. Леонтий же сознался, что взял деньги за извоз, но, будучи пьян и «убоясь, хто бы-де ево… с тою девкою не поимал, ухватя за горло, удавил ее до смерти», а труп выбросил на поле. Его показания освободили Федору от обвинения в сводничестве. Услышав это признание, Чертков распорядился Леонтия «роспрашивать накрепко и пытать». На трех пытках в 53, 27 и 32 удара кнутом, проходивших между июнем 1717 и сентябрем 1719 года, извозчик говорил «те ж речи». Таким образом, Чертков мог считать дело против Федоры закрытым. Он приказал подготовить выписки об убийстве из Уложения и в феврале 1721 года вынес окончательный вердикт: в нем излагается ход розыскного процесса (допрос и три пытки), приводятся ссылки на релевантные нормы законов (Уложение, гл. 21, ст. 72), оправдана Федора, а Леонтий приговорен к смерти через повешение
[732]. Ссылка как наказание за убийство действительно не подходила; но Чертков не стал списываться с инстанциями по поводу своего приговора.
Одно дело 1720 года также демонстрирует существование на местном уровне автономии. В сентябре 1718 года дворянка объявила о том, что ее свекор был обнаружен мертвым после того, как посещал семью, с которой у него «были многие соседские деревенские ссоры». Она обвинила крестьянина Опарина и «пришлого человека», принадлежащих этой семье. Арзамасский ландрат Нестеров начал расследование, в ходе которого Опарин показал, что двое крестьян подговорили его принять участие в убийстве. Нестеров велел привести их и пытать, но они упорно все отрицали; в итоге Опарину пришлось признаться, что он их оговорил и совершил убийство один. К этому времени в должность уже вступил следующий судья – Чертков. Он распорядился пытать Опарина еще три раза, чтобы проверить его отказ от первоначальных показаний. После этого он вынес решение. «Слушав сего разыскного подлинного дела и выписки [из законов]», Чертков приговорил Опарина к повешению за преднамеренное убийство дворянина; остальных обвиняемых он отпустил на поруки, так как показания Опарина их оправдали. Чертков ссылался на релевантное законодательство, включая нормы Соборного уложения об убийстве, отказе от показаний на пытке и о затягивании судебного процесса (гл. 21, ст. 72, 100 и 30). Приговор завершается приказом продолжить расследование относительно других замешанных в деле лиц. После того как приговор был прочтен вслух, Опарин был казнен «того ж часа», а на виселице был повешен текст о его преступлении «во объявление всенародное»
[733]. Мы вновь видим, что дело было проведено профессионально, но только без сообщения вышестоящей инстанции.
Когда арзамасские судьи обращались к вышестоящим судам, это происходило по разным причинам (в 1719 и 1724 годах, когда потребовалась консультация Воронежского надворного суда Нижегородской губернской канцелярии). Но лишь в 1728 году мы встречаем сообщение смертного приговора высшей инстанции – по делу, начатому в 1724 году. Один драгун был приговорен к отсечению головы за умышленное убийство, а поскольку дело было окончено уже после издания новой инструкции воеводам, которая подтверждала необходимость отправлять наверх смертные приговоры, то его послали для проверки в Нижегородский надворный суд. Но принятого там решения в бумагах уже нет
[734].
В делах о преступлениях, не относившихся к категории наиболее тяжких, но за которые полагалась смертная казнь, арзамасские судьи определяли такое наказание, которое подходило к преступлению. По большей части это было повешение, как, например, в деле об убийстве, совершенном во время кражи, и в трех постановлениях об умышленных убийствах. Встречаются и особо свирепые способы умерщвления (отсечение головы, закапывание заживо), но они восходят к практике предшествовавшего периода. Ход одного дела, начатого в 1715 году, показывает, как Надворный суд боролся со стереотипами вынесения приговоров. В Елатьме крестьянину Денису Дементьеву было предъявлено обвинение в бегстве и по меньшей мере четырех разбоях и пяти кражах. Это дело сочли настолько серьезным, что его направили на допрос в Тамбов в губернскую канцелярию. Там его подвергли пытке, первой в течение его процесса, и он признался и в разбое, и в кражах. К февралю 1720 года застаем его уже переведенным в Воронежский надворный суд. Дело двигалось не споро. 14 ноября 1721 года Дементьева пытали – он повторил прежние показания. 18 декабря состоялась вторая воронежская пытка, а в апреле он подал челобитную, где жаловался, что «от прежних нестерпимых пыток весьма от скорби лежу болен и помираю голодною смертью», а пыток этих в любом случае уже было три. В деле были собраны выписки из Соборного уложения о казни за три кражи и из указа 1721 года, по которому за три кражи только вырезали ноздри и отправляли на галеры, но за три разбоя – казнили (см. приложение). В деле сохранился только черновик приговора; писец написал, а затем вычеркнул битье кнутом, вырезание ноздрей и ссылку; оставив приговор, согласно которому Дементьев должен был быть казнен отсечением головы, что соответствовало Уложению 1649 года и указу 1721 года
[735].
