Практика правоприменения показывает, что повешение было общеупотребительным и не ограничивалось рамками той или иной социальной группы. В указах повешение встречается применительно к «русским людям и иноземцам», ко всем, кто «объявится в воровстве», к беглым холопам и к «ратным всяких чинов людям»
[748]. Это подтверждают и решенные дела. В 1621 году в Брянске был повешен холоп, ложно обвинивший другого человека и пытавшийся бежать за границу; та же участь постигла крестьянина, бежавшего за границу и ранившего в ходе этого двух человек. Дело от мая 1684 года из Якутска посвящено человеку, которому некоторое время удавалось выпутываться из неприятностей. В 1681/82 году Кузька Михайлов, гулящий человек, нанятый казаком, чтобы заменить его на службе, попал под следствие за ложное объявление «слова и дела» против местного пятидесятника. Кузька признался, что это он на пятидесятника «взвел напрасно», потому что тот «учинил ему досаду, бил его батоги не по делу». За это «затейное воровство» Кузька был бит кнутом «на козле и в проводку». После этого он опять нанялся на службу за казака, но по дороге сбежал, подделав себе отпускную, и хотел «завести бунт». Он был пойман и под пытками во всем сознался, а якутский воевода князь Иван Приклонский «за его, Кузкины, многие прежние и нынешние воровства, и за побег с… служеб, и за бунт, и за составные воровские писма… велел его, Кузку, повесить»
[749].
Женщин, однако, как правило, не вешали ни в Европе, ни в России, хотя в русских законах нигде нет явного запрета это делать. В тех случаях, когда в законах или в приговорах определен вид казни для женщины, это оказывается либо отсечение головы, либо другие способы, отличные от повешения. Григорий Котошихин, перечисляя способы казней женщин за разные преступления, не упоминает повешения
[750]. Ряд историков считают, что подобный подход получил развитие из соображений благопристойности. Сэр Уильям Блэкстон объяснял применительно к английским законам: «Приличия, подобающие женскому полу, возбраняют публичное обнажение и уродование женского тела». В тех редких случаях, когда женщин отправляли на виселицу, как в средневековой Франции, служители завязывали юбку вокруг ног казнимой, чтобы соблюсти благопристойность. Но Эстер Коэн утверждает, что в запрете вешать женщин скромность не играла никакой роли; ведь, в конце концов, в средневековой Европе вполне можно было водить обнаженную женщину процессией по городу для бичевания. Скорее, как доказывает исследовательница, население либо воспринимало преступления, обычно ассоциируемые с женщинами, настолько ужасающими (как детоубийство, колдовство), либо считало женщин настолько могущественными и опасными, что требовался более окончательный вид смерти, чтобы злые духи, воплощенные в преступницах и их деяниях, не пережили казнь и не вернулись из мертвых
[751]. Трудно сказать, были ли распространены в России подобные народные верования, но закон следовал тем же запретам.
Поэтому в России в раннее Новое время, как и в Европе, женщин сжигали или закапывали – такими способами обеспечивалось полное уничтожение преступницы, ее тела и ее духовной составляющей. Женщины (как и мужчины), найденные виновными в преступлении против религии (см. главу 15), обрекались на сожжение. Жена, убившая своего мужа (а в некоторых случаях – и за колдовство и детоубийство), подлежала особо жестокому погребению заживо. Ее помещали в землю стоя и закапывали до шеи, так что ее ждала медленная смерть от голода и истощения. По закону такой приговор не мог быть смягчен никаким помилованием, даже если родственники погибшего мужчины просили за злодейку. С другой стороны, мужа, убившего свою жену, просто вешали или отрубали ему голову как за убийство. В практике подобного правоприменения известен случай погребения заживо жены курского посадского человека, которая в 1637 году призналась под пыткой, что подговорила двух человек на убийство мужа
[752]. В законах такая мера впервые встречается в Соборном уложении 1649 года. Закапывание было подтверждено в 1663 году и в Новоуказных статьях 1669 года. Хотя указ 1689 года отменил такую меру, заменив отсечением головы, погребение заживо продолжало использоваться и в XVIII веке
[753].
В качестве судебной санкции такое погребение было поистине ужасным. Джон Перри, инженер на русской службе, строивший каналы с 1698 по 1712 год, так описывал его: «Жену заживо стоймя закапывали в землю, так что только одна голова оставалась на поверхности земли. Тут приставлялась стража, чтоб наблюдать за тем, чтоб никто не высвободил несчастную, пока она не умрет голодной смертью. Зрелище это весьма обыкновенно в этой стране, и мне известно, что осужденные таким образом нередко оставались в этом положении дней 7 или 8».
