Законы и юридическая практика прямо увязывают наказание с преступлением и в других аспектах. По Соборному уложению, например, тот, кто передвинул межу, должен быть наказан у межи, а солдат, перебежавший к противнику, – повешен на виду вражеских войск. В интересном якутском деле 1649 года русского промышленного человека, убившего тунгусского князца, приговорили к битью кнутом перед сыном погибшего. В указе 1699 года о пожарной безопасности в Москве было требование, чтобы всякого, кто начинает грабить дома, вместо того чтобы помогать тушить огонь, «бить кнутом, водя по пожару [то есть пожарищу. – Примеч. авт.], безо всякие пощады»
[777]. В 1682 году вятский воевода в отписке в Новгородскую четверть, которой он был подчинен, сообщал, что приказал повесить пойманных убийц «по дорогам, хто с которой стороны пришол». В 1689 году соликамский воевода писал царям Ивану и Петру и царевне Софье, что повесил «вора» Федьку Неволина на берегу Камы, на которой тот совершил свои преступления. В 1696 году двух убийц (оба – крестьяне) повесили «на болшой Новгородской дороге». В петровском законе 1705 года встречаются и элементы устрашения, и символического выбора места казни: пойманные беглые солдаты должны быть наказаны перед полком, из которого они бежали; при этом полк должен быть выстроен «с ружьем и знамены и с барабаны»: одного из трех беглых по жребию повесить, остальных бить кнутом и отправить в ссылку
[778].
Представление о том, что казни высвобождали негативную духовную энергию, можно реконструировать по запретам казнить во время, отведенное важным событиям религиозной жизни. Указ 25 апреля 1559 года запрещал совершать казни и телесные наказания в дни «Большой понахиды»; указом 1653 года дозволялось казнить во все дни, кроме воскресенья; указы 1690-х годов подобным образом запрещали «казни и [телесные] наказанья» «до четыредесятницы» (40 дней) после смерти члена царствующего дома
[779].
Даже по изученным нами судным делам, при всей их лаконичности, видно, что смертной казни придавалось определенное духовное значение. В них упоминаются, в частности, шествия к месту казни, которые могли напоминать крестные ходы. В некоторых источниках говорится о пути приговоренного пешком к месту наказания; тех, кто прославился своими преступлениями, часто везли в повозке, может быть, чтобы дать зрителям лучший обзор, а, возможно, как устанавливала правовая теория в Англии того время, потому что осужденный был недостоин «ступать на лицо земли»
[780]. Есть сведения, что обычай предписывал облачать осужденного в хламиду: в одном источнике описываются 12 приговоренных к казни за участие в восстании в Великом Устюге в 1648 году, одетых в «смертное платье». Им могли давать в руки свечи для обозначения священного пламени, как мы видим в редком случае 1636 года: группу осужденных за разбой провели от тюрьмы до виселицы со свечами в руках. О том же свидетельствует и Джильс Флетчер, в 1580-е годы находившийся в России: «Преступника везут на место казни со связанными руками и с зажженной восковой свечой, которую он держит между пальцами». Это подтверждает и И. – Г. Корб, добавляя такую деталь о казни стрельцов за бунт 1698 года: некоторые из них «по обычаю страны опускали на глаза и на лицо саван». Его полное драматизма описание стрелецкой казни Петра I увековечено В.И. Суриковым в знаменитом полотне 1881 года
[781].
Перед смертью приговоренным предоставлялось церковное утешение, хотя Олеарий и утверждает обратное: «Имеются известные лица: например, те, кто нарушил присягу, кто совершил убийство и покаялся или же совершил еще иные крупные грехи, – которым причастие не дается даже вплоть до смертного одра их». И в законах, и на практике общераспространенным было ожидание последнего ободрения и таинств: в летописях XVI века специально обращено внимание на то, что, когда во время боярских усобиц казнили Кубенского и двух Воронцовых, при них не было их духовников; в указе 1637 года о казни беременной женщины сказано, что перед смертью ее следует исповедать и причастить
[782].
Соборное уложение более формально подходит к установлению религиозного утешения перед смертью: в соответствующей новелле предписано, чтобы «воры и разбойники», приговоренные к смерти, в течение шести недель содержались в «избе… для покаяния». Более жестокий указ 1653 года о ссыльных, уже один раз помилованных от смерти, также содержал элементы сакральности: таких рецидивистов следовало казнить «без пощады» в любой день недели, кроме воскресенья, без причастия и покаяния в «избе», если только приговоренный специально об этом не попросит. Если преступник дал показания на других, казнь может быть отложена, но не более чем на неделю; в противном случае ее надо осуществлять немедленно
[783]. И последующее законодательство старалось поддерживать баланс между необходимостью религиозного утешения и быстротой казни. Как и в указе 1653 года, в Новоуказных статьях 1669 года на покаяние смертника отводилась только одна неделя, после чего он мог получить причастие и через три дня быть казнен. При смягчающих обстоятельствах Статьи 1669 года допускали максимально отложить казнь на месяц, но вообще требовали совершать ее немедленно («вскоре»), не списываясь с Москвой для утверждения приговора. Кроме того, в них описано, что на эшафот приговоренного сопровождают судьи, а не священники, и среди целей этого сопровождения нет специально религиозных. Им предписывалось перед преданием смерти накрепко расспросить казнимого о сообщниках, «чтоб не лгали, а сказывали б правду, помня страх Божий, и души свои от грехов свобождали». В указе 1683 года подтверждалась максимальная месячная отсрочка казни, введенная Новоуказными статьями 1669 года. Петровские законы, имея дело с повсеместной проблемой беглых людей, призывали к скорой казни на месте
[784].
