Законы продолжали требовать духовного наставления перед казнью, хотя и не прямо на эшафоте. На Соборе 1666–1667 годов восточные патриархи энергично критиковали патриарха Никона за запрет преподавать последние таинства осужденным на смерть и постановили, что таких преступников за день-два до казни должен посещать священник для исповеди, причастия и духовного увещания. Церковные статьи 1669 года утвердили это решение
[785]. Инструкция поповским старостам 26 декабря 1697 года предписывает, что, если осужденные на смерть мужчины и женщины станут просить об исповеди, то священникам следует исповедовать их и, если сочтут возможным, причащать. Майское добавление 1722 года к «Духовному регламенту» Петра Великого (1721) провозглашало, что одной из главнейших обязанностей священника является «осужденных и ведомых на смерть подкреплять и милостиею Божиею обнадеживать»; указ октября того же года требовал, чтобы полицеймейстерские канцелярии определили содержание священнику для исполнения такого пастырского служения по исповедованию и причащению осужденных. Представление, что священники должны увещевать смертников, сохраняло свое действие на протяжении всего XVIII века
[786].
Описанные нормы проводились в жизнь и на практике. Когда в 1637 году в Курске жена посадского человека и двое мужчин были приговорены к смерти за убийство, в вердикте было особо указано, что перед казнью их должен посетить священник. В двух делах 1647 года таким же образом смертные приговоры за колдовство и за гадание содержали требование, чтобы к приговоренным привели священника (в одном случае упомянуто и причастие) перед казнью сожжением
[787]. В деле об убийстве 1648 года оговорено, что перед казнью нужно позвать священника; то же видим и в деле о колдовстве 1676 года. В приговоре по делу 1729 года, в котором дворянина казнили за убийство нескольких его крепостных, также предусмотрено участие священника
[788]. То, что казнимых, независимо от преступления, не отлучали от таинств, позволяло хоронить их по церковному обряду.
В отличие от разработанного спектакля, в который превращалась казнь в Западной Европе, в России сверх сказанного не предусматривались какие-либо дополнительные ритуалы. В очень редких случаях перед лишением жизни применялись избиения, подобные пыточным: таково битье кнутом перед казнью за третью кражу в некоторых губных грамотах XVI века, такова торговая казнь двух стрельцов в Брянске перед их повешением за убийство, «чтоб впредь иным неповадно было так воровать»
[789]. Но, как правило, дополнительные пытки не требовались и не применялись.
В русском изобразительном искусстве казни нашли крайне ограниченное выражение – существует только несколько летописных миниатюр. Никто из иностранцев, таких как Олеарий и Мейерберг, возвращавшихся из России с позднее гравированными многочисленными зарисовками политических и церковных событий, не оставил рисунков казней до Корба, ставшего свидетелем экстраординарной расправы Петра I над стрельцами. В Европе, напротив, повсюду ходили иллюстрированные листки на английском, французском, голландском и немецком с изображениями и комментариями на злобу дня о разнообразных событиях, включая и многие казни. Их политический дискурс отличался живой манерой и как критическим настроем, так и оправданием свирепых наказаний и казней
[790]. Отсутствие изображений и описаний казней, совершавшихся в Московском государстве (до 1671 года – Разин и в 1698 году – стрельцы), при этом только подтверждает то, на что указывают источники: казни всех преступников, кроме наизлейших, производились оперативно и с минимальным церемониалом.
Российские законы требовали, чтобы казнь была совершена быстро, а рассмотренные нами ритуальные элементы не могли бы дать существенной задержки. Задержки возникали, если приходилось долго искать палача или ждать базарного дня (обычно выпадавшего на пятницу, но иногда случавшегося и чаще), но не от приготовлений к сложной постановке и не от сбора официальных лиц, который не практиковался. Агенты власти быстро проводили в жизнь свои приговоры или приказы, полученные из центра, даже в случае с экзекуциями, не связанными со смертью. Так, в 1622 году крапивенский воевода получил приказ из Разряда бить провинившихся кнутом «тотчас»; в 1630 году подобным же образом ряжскому воеводе было велено тотчас исполнить приказ, а иначе быть ему от царя «в великой опале без всякия пощады», если из-за его нерасторопности государеву делу «учинится мотчанье [задержка. – Примеч. авт.]». В двух делах 1669 года телесное наказание было произведено в самый день вынесения приговора: в одном случае били батогами сына боярского, уклонявшегося от службы; в другом – торговца, по незнанию упаковывавшего товары в выброшенные приказные отписки
[791].
