«Слово и дело»
В.А. Рогов утверждает, что наследием Смутного времени было стремление вернуться к «законности», что стало доминирующей темой исторических трудов, написанных после Смутного времени, – Авраамия Палицына, Ивана Тимофеева и других. В десятилетия, последовавшие за Смутным временем, Романовы полностью выполнили эти ожидания, не казнив почти никого из бояр во время придворных политических разногласий в течение всего столетия
[887]. Даже их попытки преследовать противников соответствовали общественным настроениям и привели к стабилизации государства.
Тщательное расследование Романовыми дел о «слове и деле государевом» – случаев, связанных с оскорблением величества, – с первого взгляда может показаться абсурдным. Воеводам было приказано арестовывать, допрашивать и наказывать за любой намек на неуважение к царю; были возбуждены и расследованы сотни таких дел, но настоящая измена открывалась редко. Чаще изменнические «слова» произносились по неосмотрительности в пьяном угаре. Но Романовы получили гораздо большую выгоду от этих преследований, чем просто отвращение других от подобного поведения. Ангела Рустемайер утверждает, что инициатива в рамках этой системы не спускалась сверху, а поднималась из глубин общества. Подданные царя из всех слоев общества восприняли представление о царской чести и с готовностью выдавали тех, кого они подозревали в изменнических взглядах; их самоидентификация с государством сохранялась на всем протяжении XVII–XVIII веков. Воеводы вели эти дела с пристрастием (см. главу 6), но наказывали за это известными способами – при помощи градуированных наказаний в соответствии со степенью вины. Таким образом, согласно Рустемайер, преследования за «слово и дело» произвели стабилизирующий эффект, подтвердив народное согласие с условиями самодержавия и предоставив правителям возможность продемонстрировать умеренное и благодетельное осуществление власти. Рустемайер даже утверждает, что «относительная стабильность» российского государства раннего Нового времени была связана с «мобилизацией большей части общества на защиту царского достоинства»
[888].
Исследование М. Лэпменом 209 дел до 1649 года, в рамках которых известны наказания в случаях «слова и дела», подтверждает выводы Рустемайер о том, что дела об оскорблении величества не предусматривали чрезмерных наказаний. Лэпмен обнаружил, что примерно четверть исследованных им дел вообще не привели к телесным наказаниям; примерно в 60 % случаев наказание представляло собой не более чем битье батогами и короткое тюремное заключение. Только в 5 % случаев виновных приговаривали к смерти, и из этих одиннадцати ответчиков только пять были в итоге казнены, а шесть помилованы. Самые суровые наказания применялись к людям, признанным виновными в особо тяжких видах измены – заговоре, бегстве к врагу или бунте, оскорбительных высказываниях высокопоставленных чиновников о государе, даже колдовстве
[889]. Неутомимое преследование Романовыми нарушений «слова и дела» считалось признаком утверждения после Смутного времени более жестокого и склонного к насилию государства. Но Рустемайер и Лэпмен продемонстрировали, что санкционированное государством насилие в ходе этих преследований применялось осторожно, и что Романовы вступили в XVII век при поддержке общественного консенсуса, неизбежно вовлекавшего их в «неавтократический компромисс» ради поддержания стабильности
[890].
С конца XV по начало XVII века Московское государство без колебаний защищалось от предполагаемой угрозы, в виде ли восстания, перехода к врагу, колдовства или ереси. Несмотря на краткость, летописные источники дают представление о судебной культуре, в рамках которой применялась смертная казнь, когда она считалась заслуженной, или проявлялось милосердие, когда это считалось подобающим. Только в моменты политического хаоса – несовершеннолетия Ивана IV, Опричнины и Смутного времени, периоды, когда законная и/или стабильная власть отсутствовала, – встречаются произвольное насилие и убийства.
Вопрос, привело или нет Смутное время к увеличению жестоких наказаний в законах XVII века – тут можно также сослаться на влияние византийского церковного права и литовских статутов, – сводится в конечном счете к тому, как применялось насилие. М. Гейер напоминает, что насилие является «неизбежным и парадоксальным следствием поиска безопасности и ее предпосылки, социальной гармонии». К. Шмидт также отмечает, что «насколько тиранической является власть в отсутствие законности, настолько же беспомощна законность в отсутствие исполнительной власти»
[891]. Государство XVII века использовало насилие как одну из нескольких стратегий по утверждению контроля и применяло его осознанно и взвешенно. Для наказания особо тяжких преступлений государство использовало жестокую пытку, чтобы добиться признания вины; оно выносило приговоры в зависимости от преступления; оно прибегало к смертной казни для тех, кто больше всех угрожал государству. Оно обращалось к насилию по-разному в отношении разных преступлений: казнь членов боярской элиты, проигравших в придворной борьбе, была простой и неброской. Казнь колдунов и раскольников была устрашающей, направленной на их полное уничтожение.
Глава 15. Заговоры, колдовство, ереси
Когда в 1689 году за измену казнили Федора Шакловитого, он ничего не сказал «к оправданию своему», пока зачитывали приговор. Но стрелец, которого казнили в тот же день, произнес последнее слово перед смертью. «Оброська Петров зело прямодушно учинил; ибо к той казни шедши, дерзновенно при своем прошении перед всем народом голосно со слезами о тех воровских своих винах чистое покаяние свое приносил, объявя подлинно, что поистине он такой поносной смерти достоин, и чтобы другие, на его смерть смотря, явно казнились и впредь от такого погибельного случая и от действия себя оберегали». Напротив, в 1677 году два приговоренных раскольника не стали обращаться к толпе, а бросились головой вперед в сруб, предназначенный для их сожжения
[892]. В этих виньетках обрисовывается типичный «пейзаж» этой главы: казни за определенные наитягчайшие преступления и сопровождающий их ритуал.
