При отсутствии в России профессиональных юристов, ученых правоведов и университетов, традиций юриспруденции, а также разработанной иерархии судебных учреждений и кодексов для различных подразделений социума в правовой системе Московского государства, по мнению этих путешественников, крайне недоставало той судебной защиты, какую можно было найти в более цивилизованном обществе. С пренебрежением делая выводы о деспотическом устройстве Московии, они упускали суть московских судебников как практических пособий и недооценивали минимализма судебных структур, которые способствовали установлению единой процедуры и норм во всех уголках державы, в которой не было профессиональных судей, зато имелся недостаток ресурсов. Право и суд относились здесь к прикладной, прагматической, а не к ученой сфере.
Московские правители преуспели в централизации, постепенно ограничивая объем политической и судебной автономии, которая существовала в завоеванных княжествах, во владениях знатных родов и в уделах царских родственников. В XVII веке представители правящей династии мужского пола, кроме царя, были лишены права иметь собственные уделы. Джильс Флетчер писал в 1590 году: «Еще недавно были здесь некоторые лица из древнего дворянства, которые владели по наследству различными областями с неограниченной властью и правом судить и рядить все дела в своих владениях… но все эти права были уничтожены и отняты у них Иваном Васильевичем, родителем нынешнего государя»
[43]. Исключением стали западные земли – объект территориальной экспансии, где московские государи позволили юридически оформленным сословиям европейского типа (включая дворянство, казаков и горожан с их привилегиями в Белоруссии и на Украине) сохранить их корпоративные институты и права, а иногда даже и привилегии в сфере уголовного права
[44]. На средней Волге и в других мусульманских сообществах Москва разрешала исламским судам рассматривать религиозные и иные мелкие преступления за исключением уголовных. Подобным образом обстояло дело и с другими автохтонными народами, местные традиции которых распространялись на все отрасли права, кроме уголовного. Монополия царского суда на уголовные преступления была практически повсеместной.
Другая стратегия, благодаря которой Москва преуспела в централизации в большей степени, чем другие государства ее масштаба, заключалась в принципе службы и зависимости от царя. Были задействованы все человеческие ресурсы, и каждый подданный был поставлен на службу. Крестьяне и горожане платили налоги; привилегированное конное дворянское ополчение поставляло командный состав для армии и гражданской администрации. Специализированным родам войск (стрельцам, пушкарям, пехоте) также жаловались привилегии, но в меньшем объеме; дьяки и подьячие трудились в приказах и органах местного управления. Из сохранившихся источников трудно понять, как именно был насажден принцип службы. Свою роль сыграло и принуждение. Династическая война в XV столетии показала, что московские великие князья могли использовать силу для того, чтобы обеспечить лояльность региональных элит. В конце XV–XVI веке принуждение иногда принимало форму широкомасштабных переселений землевладельцев вновь завоеванных княжеств. Сыграла свою роль и сравнительная бедность территорий Московской державы: в этих холодных северных краях едва ли возможно было обогатиться за счет земельного владения, скорее нажить добра можно было в военных походах. Те, кто на более благодатных территориях могли бы стать могущественной местной элитой, здесь шли на службу к великому князю Московскому и извлекали выгоду из территориальной экспансии государства, продолжавшейся с конца XV до XVIII столетия. Великие князья и цари щедро вознаграждали такие боярские кланы и провинциальное дворянство землей, крестьянами, военной добычей и престижем. В свою очередь, представители элиты занимали руководящие посты в армии или в дворцовых учреждениях, где управляли крепостными крестьянами, горожанами и другими социальными группами, занятыми производительным трудом
[45].
Московские правители достигли одной из важнейших целей в деле государственного строительства, выраженной в известном тезисе Макса Вебера о том, что сущность суверенитета заключается в монополизации права на насилие
[46]. В конце XV и в XVI веке они включили частные дружины в свою централизованную армию. Они также сделали государство единственной силой, имеющей право на применение санкционированного насилия (телесные наказания, смертная казнь, судебная пытка), и упразднили кровную месть. Принимая во внимание, что элита состояла из организованных по родовому признаку партий, в которых доминировали отдельные кланы, а семейная честь ценилась превыше всего, можно было бы ожидать, что кровная месть в делах чести подрывала бы власть государства в той же степени, как это было в раннемодерных Италии, Франции и Испании. Но в Московском царстве оскорбление было подсудно государству. Все социальные группы могли требовать наказания и денежной компенсации за обиду словом. Местничество же обеспечивало защиту чести клановых элит при занятии военных должностей
[47].
Централизованный контроль также опирался на сеть государственных учреждений на всей территории царства; в XVI–XVII веках правители Московии создавали учреждения для управления государственными торговыми монополиями, различных специализированных задач и управления в целом. Все эти учреждения тесно взаимодействовали с населением, но в конечном счете руководство ими осуществлялось из центра. При построении этой системы Москва практически не столкнулась с институциональным противодействием: города и регионы с традициями самоуправления и церковные институты, ранее являвшиеся самостоятельными, признали требования царя на верховную власть и таким образом сохранили автономию на низших уровнях управления. Такие административные стратегии, как недопущение покупки должностей в учреждениях (в противном случае государство приобретало в деньгах, но теряло в контроле), а также частая смена наместников на местах для предотвращения обрастания их связями, позволяли сохранять централизованный контроль. Принуждение же являлось инструментом воздействия на тех, кто оказался неспособен платить налоги, служить или принять власть Московии.
