На расширение раскола Церковь и государство ответили порицаниями, например «Уветом духовным» 1682 года, но все же сохранялся смешанный подход. Тем, кто учил антиправославным идеям, назначалось телесное наказание, а не смерть, виновных отправляли в монастырь на покаяние или сажали под стражу, в зависимости от глубины раскаяния. Тех, кто укрывал раскольников, следовало отправлять в ссылку. В марте 1684 года иностранный путешественник оценил такой подход следующим образом: Ю.Г. Спарвенфельд писал, что «многие сотни были сожжены заживо, а так это не помогло, то других обезглавили, поскольку русские больше всего боятся видеть кровь… но поскольку увидели, что это мало помогает, к этому больше не прибегают, а посылают их в монастыри на хлеб и воду»
[929].
Самосожжения приводили свидетелей в ужас, и в 1684 году вышел специальный указ, подошедший к ним и расколу с драконовской жестокостью. Смерть ожидала тех, кто людей «приводит к тому, чтоб они сами себя жгли», и всех, кто «детей… в совершенных и малых летах перекрещивали и прежнее святое крещение нарицали неправым… хотя они церкви Божией и покорение принесут»
[930]. Очень подробно описывалось преследование убежденных староверов, таких, которые, по определению указа, «еретик и раскольник… во всяком плевосеянии на святую церковь, и в церковь Божию не приходят, и в домы свои ни с какою потребою священников не пускают, и на исповедь к священником не приходят, и Святых Таин не причащаются». Такие люди «меж христиан чинят соблазн и мятеж». Этих людей следовало допросить с применением пытки о том, откуда они набрались подобных мыслей. Тех, на кого они донесли, следовало допрашивать на очной ставке, пока не будет выявлен весь круг «раскольщиков». Целью этих мероприятий все же оставалось возвращение еретика в лоно Церкви, если это еще было возможно. С теми, кто покается, архиепископ должен был провести беседу и освободить их под поруку, если их раскаяние было искренним. Существовала некоторая иерархия наказания: желавшим перекреститься следовали телесные наказания и передача местным иерархам на обучение. Тех, кто под пыткой трижды отказался оставить старую веру и раскаяться или же чье раскаяние было ложным, надлежало казнить сожжением.
Более мягкие наказания назначались тем, кто мог быть обманут еретическими учениями: «Которые простолюдины, не ведущи Божественнаго писания, разговаривали о вере… а по розыску явится и о церкви хотя что малая противность». Их следовало покарать в соответствии со степенью вины и освободить на поруки. Так же и тех, кто «от неразумия или в малых летех стоят в упрямстве только в новоисправных книгах… или в крестном знамени или во святей молитве», следовало наказать телесно, отпустить на поруки и под надзор их исповедников и общин, чтобы в дальнейшем они сохраняли добрую веру. Закон предписывал телесные наказания тем, кто укрывал схизматиков: более суровые тем, кто знал об их отступничестве, более мягкие тем, кто не знал. Указ 1684 года заканчивался необычным повелением, появлявшимся впервые: имущество всех, сосланных по обвинению в староверии, должно быть продано «по оценке с большою наддачею для того, что по таким сыскным делам… государския денежные казны исходит не малое число». Значит, даже при драконовских наказаниях для лидеров сопротивления Церковь и государство сохраняли надежду вернуть заблудшую душу и для этого использовали целый спектр методов преследования и наказания.
Еще до собора 1666–1667 годов несколько случаев показали, что Церковь стремилась возродить грешника, но и наказывала, когда было нужно. В 1650–1960-е годы опросили несколько противоборствующих священников, они были прощены или легко наказаны в надежде на будущее раскаяние, например одного священника объявили безумным за сомнения в новых книгах. Несколько ранних дел раскольников показали мудрость такой политики. Например, Ивана Неронова в первый раз судили на церковном соборе в 1656 году за отступничество и отправили в монастырь каяться, однако он сбежал и продолжал проповедовать старую веру. В 1666 году его судили на соборе, где он раскаялся и был прощен. Неронов умер в 1670 году в милости у властей. Преследования не столь высокопоставленных глав раскола часто проходили суровее. В 1657 году в Ростове расследование по делу обвиненного в расколе Силы Богданова развивалось от устного допроса в суде митрополита до пытки в светских судах Москвы. Ни Богданов, ни еще двое обвиненных не отреклись от своих убеждений: Сила называл царя и патриарха Никона антихристами. Но никого из них не приговорили к смерти, наказание было для всех одно: пожизненная ссылка в монастырь
[931].
Схожий принцип – использовать принуждение лишь там, где необходимо, и настолько, насколько необходимо, – виден в гонениях на последователей монаха-аскета Капитона весной 1666 года. В лесу около Переславля-Залесского их выследил отряд стрельцов, разрушил их поселение, но лишь после того как маленькая группа, называвшая царя «антихристом», предпочла самосожжение. Ведший следствие глава Вологды опросил выживших и доложил, что не стал заковывать в цепи отрекшихся от ереси, но отказавшихся отречься разослал в цепях по местным монастырям, чтобы они посещали церковные службы, трудились и вернулись к истинной вере. Семьи крестьян, присоединившиеся к лесной общине раскольников, были сосланы в Казань в стрелецкую службу. Только обвиненные лидеры движения по распоряжению Приказа тайных дел были подвергнуты пытке (кнутом и огнем). Монах Вавило упорствовал в ереси, и его приговорили к смерти, обвинив не только в непочтении к Церкви и ее иерархам, но и во введении христиан в заблуждение: «И от тех твоих неистовых слов в пустыне многие люди померли без исповеди и не причастясь пречистых Божиих таин». Монах Леонид отрекся от ереси, списав свои заблуждения на «простоту», но и его повелели казнить огнем за то, что обращал других в свою веру. Остальных, простых членов секты, допросили, пытали и отправили по монастырям, чтобы вернулись к истинной вере
[932].
