Случаи театрализованных публичных казней в России Петра I можно было бы умножить. Приведенными примерами мы завершаем анализ наказания в российской юридической практике раннего Нового времени, отразив и преемственность, и разрывы. Многие практики наказаний во времена Петра Великого использовались ранее: созыв толпы, стремление отбить охоту к преступлению, казнь через повешение или обезглавливание, быстрый переход от приговора к исполнению. Но, вдохновленная европейскими образцами, петровская уголовная практика изменила ритуалы наказаний за наитягчайшие преступления времен Московского царства в том, что касается театральности, публичности и эффекта. При помощи барабанного боя и прокламаций созывались огромные толпы; священники сопровождали жертв на эшафоте, чиновникам приказывали, а дипломатов приглашали присутствовать, в одном и том же месте проводились массовые казни или телесные наказания; части тел преступников выставлялись напоказ годами; публиковались памфлеты, описывающие или обосновывающие казни. Когда на допетровских судах использовались некоторые из этих методов в 1671 и 1674 годах, их целью было как заверить зрителей в победе царя над восстанием, так и вселить страх. Для «регулярного полицейского государства» это даже в большей степени означало внедрение в умы наблюдающего населения уважения перед государством. В первые десятилетия XVIII века право суверена применять насилие утратило свою допетровскую идеологию совещательности и патерналистской взаимосвязи и превратилось в чисто принудительную власть, воплощение в жизнь права и обязанности государя применять насилие для защиты страны.
Заключение. Российская правовая культура
В период с 1500 по 1800 год Россия превратилась в могущественную раннемодерную империю и добилась этого путями, общими для государств такого типа в Европе, включая и Османскую империю. Эти пути подразумевали достижение определенного равновесия между притязаниями монарха на монополизацию насилия и ресурсов, с одной стороны, и противоположными притязаниями, исходящими из среды привилегированного дворянства, городского самоуправления, племенной верхушки, церковных организаций или народных представлений о правосудии. Во всех подобных государствах легитимность основывалась не только на упорядоченном применении насилия, но и на том, что государство в большей или меньшей степени отвечало представлениям, согласно которым правитель должен прислушиваться к своим подданным, хранить традицию и обеспечивать безопасность в обществе. Подобные ожидания находили свое выражение в различных религиозно-политических дискурсах, бывших в употреблении от Франции с ее все более секулярным королевским абсолютизмом до идеологии ислама суннитского толка в Османской империи, и реализовывались при помощи таких механизмов, как распределение пожалований представителям элит, сохранение местного самоуправления и пластичность в управлении. Государствам раннего Нового времени удавалось преуспеть в своей деятельности благодаря сочетанию юридической и институциональной рациональности и разнообразных неформальных практик. Хотя России часто отказывают в подобном пути развития, осуществляемая ею централизация власти с использованием гибких стратегий управления отвечала стандартным практикам раннего Нового времени.
В России удалось построить централизованную бюрократическую систему в масштабах всей страны в условиях незначительных ресурсов; частично это произошло благодаря решительно установленному государством контролю над людьми, производительными силами и торговлей в целях обогащения правителя и элит и извлечения средств на завоевания и администрацию. В XVI веке государство при помощи земельных раздач создало элитный слой поместного ополчения. К 1649 году оно осуществило закрепощение землевладельческих крестьян для обеспечения дворянства рабочими руками; другие категории крестьян и горожан были приписаны к своим местам жительства, чтобы гарантировать обложение и повинности. Московские правители блюли целостность своей власти, никогда не позволяя ни членам царского рода, ни элитам, ни аппарату управления аккумулировать слишком много власти; они не допускали распыления власти путем продажи должностей или чрезмерной консолидации местного дворянства или купечества. Были созданы единая бюрократическая система, единая иерархия судов по важным делам (землевладение, дела о холопах и крепостных, преступность), единая судебная процедура и уголовное право. Русские цари осуществили централизацию, пожалуй, даже более успешно, чем другие европейские правители, за счет того, что им не противостояли укорененные на местах группы, такие как дворянские корпорации.
В то же время постоянно сохранявшаяся малонаселенность России означала, что централизованная структура управления не становилась неподъемным бременем для общества. Государство ставило перед собой минимальные задачи, сводившиеся к военным вопросам, сбору налогов, мобилизации ресурсов и верховной юрисдикции. И даже при этом государство нуждалось в сотрудничестве сообществ, чтобы заполнить штатами хотя бы в минимальной степени структуру централизованного управления. Местное население «выбирало» из своей среды людей для службы губными старостами, целовальниками, приставами, тюремными сторожами, палачами, головами в кабацком деле и других государственных монополиях. Все годные мужчины собирались в отряды, преследовавшие преступников. Крестьянские волости, посадские общины, частновладельческие и монастырские вотчины своими силами решали все вопросы местного управления, за исключением уголовных и более серьезных дел. В церкви, семье и общине человек находил доступные для того времени социальные гарантии. Все это, как мы пытались показать, побуждало государственных чиновников на местах в той или иной степени учитывать интересы и пожелания населения.
Господствовавшая идеология также поощряла гибкое взаимодействие между государством и народом. Подобно тому как императоры из династии Габсбургов покровительствовали барочному католицизму, а османские султаны поддерживали ислам суннитского толка, русские цари стремились упрочить свою легитимность с помощью православно-христианской образности и идей. Терпимо относясь к разнообразию религий и культур своих непохожих подданных, русские государи утверждали традиционную христианскую картину единства государства и церкви. Благочестие царя было ее краеугольным камнем; его обязанностью было защищать подданных от врагов на войне и оказывать им благодеяния. Он должен был покровительствовать церкви, кормить бедных и быть внимательным к тяготам своего народа; от него ожидали, что он будет восстанавливать справедливость и подавать всем пример нравственной жизни. Поэтому судебные иски начинались с челобитных, адресуемых людьми напрямую царю, а во время бунтов толпа была убеждена, что монарх на ее стороне. Чтобы соответствовать требуемой этой идеологией роли, московские правители покровительствовали культам святых, церквам и монастырям и проводили визуальную репрезентацию власти в имперской архитектуре и ритуалах, таких как крестные ходы, религиозные праздники и паломнические «походы». В XVII веке церковь и государство в следовании этой идеологии пошли на проведение конфессионализационных реформ и курса на моральное дисциплинирование, что, однако, встретило резкое сопротивление традиционалистов, предпочитавших, чтобы все осталось по-старому
[1091]. Петр Великий сохранил притязания на божественную легитимацию, но внедрил и гораздо более комплексное обоснование абсолютной власти путем заимствования западных образцов. Он заменил традиционную православную иконографию классической европейской гражданской и военной символикой, основанной на античных образах; он настойчиво вводил ритуальные (устрашающие казни, пышные процессии) и визуальные (европейские архитектура, изобразительное искусство, музеи, платье, развлечения) комплексы, чтобы репрезентировать свою власть как абсолютную и преобразовать российскую элиту в дворянство европейского типа. Но российские правители XVIII века, даже используя европейскую риторику абсолютизма, продолжали играть роль великодушных царей, утверждая, что «служат государству», и раздавая подарки, пожалования и милости. Принятая идеология одновременно легитимизировала самодержавную власть и усложняла ее необходимостью поддерживать обязательства по отношению к обществу и взаимосвязь с ним
[1092]. «Острые углы» автократии также сглаживались «политикой различий». В рамках полиэтничной, мультиконфессиональной империи государственная власть позволяла покоренным народам сохранять свои институты, элиты и – по мелким делам – юрисдикцию в соответствии со своими традициями. Эти три стратегии управления: постановка минимальных задач, опора на христианскую идеологию и терпимость к разнообразию – означали, как показано в этой книге, что государственный аппарат придерживался линии на гибкость и компромисс в рамках верховной юрисдикции самодержавной власти.
