Ничего не изменилось и столетие спустя. Служивший в 1660-х годах доктором при царе Алексее Михайловиче Сэмюэль Коллинс отмечал, что всех подьячих нужно подкупать, дабы они приняли челобитную, а Иоганн-Георг Корб писал в 1698 году о них с порицанием: «Москвитяне обыкновенно справедливость своего иска доказывают посредством свидетелей, которых закупают за небольшие деньги… Взятки и подарки весьма также способствуют решению дела в ту или другую пользу. В приказах нельзя начинать дела, пока не приобретешь себе золотом и серебром благоволение дьяков и писарей»
[247].
Это яркое и, скорее всего, преувеличенное описание, наверное, можно отнести и к другим государствам раннего Нового времени, но даже тогда они напоминают о вечной проблеме империй – управлении бюрократией. История России XVI–XVIII веков доказала мудрость точного афоризма Броделя: «Расстояние – первый враг обширных империй»
[248]. Огромные пространства и тонкая сеть коммуникаций усложняли управление страной, равно как и относительная бедность империи и небогатый выбор стратегий управления, применяемых для борьбы с этими проблемами. Коррупция была одной из язв, она подтачивала ресурсную базу государства и лишала людей справедливого суда. Но не стоит ситуацию с коррупцией рисовать в таких черно-белых тонах, как это делали процитированные европейцы с их более развитым правовым сознанием и как ее, несомненно, восприняли бы наши современники. В действительности коррупция была лишь крайностью в тех личных отношениях, которые чиновники старательно устанавливали с управляемым населением, – личных благодаря формам компенсации; личных, поскольку идея правосудия предполагала внимание чиновников к нуждам населения. Учитывая сильную взаимозависимость чиновничества и населения, от подношений и подарков до коррупции был один шаг.
Стратегии компенсации
Пока Московское княжество вырастало из сугубо регионального образования в европейско-евразийскую державу (1500–1800), потребности и запросы ее государей на ресурсы безудержно увеличивались: дорогостоящее вооружение, иностранные военные специалисты, управление покоренными территориями – это лишь некоторые статьи расходов. В то же время поступления в казну были скудны. В ответ правители начали экономить на чиновниках. Приоритетом центра являлось содержание элиты (московских бояр) и служилого сословия (провинциального дворянства). По идее, и те и другие обеспечивались земельными и денежными пожалованиями. С XVI века правительство ограничило свободу перемещения крестьян, чтобы обеспечить рабочей силой воинов-землевладельцев, а в 1649 году закрепощение было окончательно оформлено. Представители высших слоев получали щедрые пожалования, но основная масса детей боярских постоянно нуждалась в деньгах, крестьянах и земле. Провинциальное дворянство регулярно жаловалось, что не получает своих полных окладов
[249]. Поскольку служилые люди теоретически обеспечивались поместным и денежным жалованьем, они не получали специальной оплаты, когда служили воеводами. В отличие от них, представители приказной бюрократии жалованье получали, а бюрократическая элита получала также и землю. Хотя Б. Плавсич охарактеризовал выплаты чиновникам Московии как «достаточно щедрые», П.Б. Браун, изучавший подьячих Поместного приказа, удивлялся тому, как они выживали, учитывая, что во второй половине XVII века половина из них находилась за чертой бедности, получая 2,5 рубля в год. Н.Ф. Демидова, демонстрируя уменьшение земельных и денежных окладов с ростом бюрократии в XVII веке, заключает, что подьячим приходилось жить на подарки и взносы, чтобы сводить концы с концами
[250].
Земельные пожалования и крепостное хозяйство являлись привилегией немногих. По мере того как в России вводились новые военные специальности (пушкари, стрельцы, солдаты и драгуны), появлялись новые стратегии их обеспечения. Располагавшиеся посредине между привилегированной стратой и налогоплательщиками члены этих социальных групп не платили налогов, но и не могли владеть землей с крестьянами. Они обеспечивали себя, обрабатывая земельные участки, которые получали коллективно на все подразделение, а также занимаясь торговлей (с которой налоги с них уже взимались)
[251]. Некоторый доход чиновникам приносили служебные повинности населения по обеспечению подвод, строительства и ремонта. Всего вышеперечисленного хватало только для комфортабельного существования небольшой верхушки. В указах, предупреждавших чиновников о запрете на дополнительные поборы с населения, и в отдельных челобитных с просьбами об увеличении жалования постоянно встречаются жалобы на безденежье. Так, мценский воевода в 1635 году доносил, что его подьячий служит уже 15 лет «без твоего государева без денежнаго и без хлебнаго жалования». Государство часто пыталось экономить на подьячих. Наказывая им в 1646 году быть вооруженными и готовыми к военной службе, в 1678 году оно урезает вполовину их оклад, а в 1679 году определяет для них выплату жалованья из судебных пошлин и неокладных сборов, а не из выплат местного населения
[252].
Таким образом, государство поддерживало иной вид содержания за общественную службу, позволяя «кормиться от дел». Эта фраза имела два значения. В самом прямом смысле она отсылала к праву чиновника собирать в свою пользу пошлины за выполнение тех или иных функций, многие из которых были определены законодательными памятниками с 1497 года. Другие судебные доходы поступали напрямую в казну, и оба вида налога росли в ответ на постоянные войны XVII века. Значение подобных пошлин демонстрирует тот факт, что в приказах, не принимавших челобитные, оплата труда подьячих была в три-пять раз выше, чем в тех, где рассматривались прошения, – это было необходимо, чтобы компенсировать потери тех, кто не мог получить дополнительный доход от пошлин с просителей
[253].
