Обыски (опросы) местного населения как доказательство
Начиная с губных грамот середины XVI века московское законодательство столкнулось со сложной проблемой участия местного населения в судебном процессе. С одной стороны, как и в Западной Европе, репутацию воспринимали как серьезный вид доказательства. Губные старосты должны были опрашивать население своего округа, собирая информацию о подозреваемых. Во время суда, если люди говорили против обвиняемого или не знали его, то его могли отправить на пытку или сразу вынести вердикт
[333]. С другой стороны, правоведы знали, что население всегда готово скрыть правду, если это на руку общине или тем или иным индивидам. Таким образом, законодательные памятники регламентировали опрос местного населения, называвшийся «повальный обыск», и требовали привлечения большого количества участников для обеспечения кворума, оценивая показания выше или ниже в зависимости от социального положения опрашиваемых
[334]. Законы запрещали групповую дачу показаний, они предписывали расспрашивать каждого по отдельности и требовали высокой степени согласованности свидетельств. Община целиком несла ответственность за свои свидетельства: если большая часть населения положительно характеризовала обвиняемого, по нему поруку должны были дать. Если же в дальнейшем его задерживали за совершение преступлений, то поручителей штрафовали или били кнутом
[335].
Уже к концу столетия законы фиксируют скептицизм в отношении повального обыска: Судебник 1589 года призывал опрашиваемых свидетельствовать истинно и дозволял тем, кто был назван преступниками, требовать вторичного опроса, если они считали, что в первый раз были получены ложные показания. Соборное уложение 1649 года требовало, чтобы показания были записаны на месте их дачи и подписаны всеми свидетелями
[336]. Новоуказные статьи 1669 года свели повальный обыск к индивидуальным опросам только очевидцев и повысили требования к общинам и чиновникам по надзору за частными лицами, оправданными благодаря подобным опросам
[337].
К концу XVII века процедура почти полностью превратилась в простой устный допрос. В 1688 году Сыскной приказ запретил «повальным обыском… сыскивать», поскольку люди используют эту процедуру для сведения счетов в «соседских ссорах» или дают ложные показания, будучи подкуплены. Два года спустя в памяти Московского судного приказа сыщикам в Переславле-Залесском было велено опрашивать жителей по отдельности, запрещалось присутствие при проведении обыска истца и ответчика и возбранялось опрашивать крестьян из деревень, принадлежавших тяжущимся. Самих поспоривших помещиков следовало отправить в Москву для допроса; к подобной, по-видимому, непрактичной мере между тем регулярно прибегали
[338]. В рамках розыскного процесса повальный обыск удалось сделать более контролируемым способом получения свидетельств. Тем не менее эта процедура и получаемые в ходе ее данные регулярно играли важную роль в рассмотренных нами делах; стороны часто запрашивали проведение такого опроса, чтобы вернуть себе доброе имя. На практике это давало неоднозначные результаты.
Опросы местного населения на практике
Судьи обращались к повальному обыску в самых разных случаях. Участие общин и частных лиц могло также принимать различные формы в зависимости от их роли в процессе. Иногда участие было им на пользу. Например, в Калуге в 1660 году все посадские люди подали перечень жалоб на воеводу, а затем в опросе с охотой поучаствовало 244 человека. Тяжущиеся могли сами просить начать обыск, как случилось в 1651 году, когда обвиняемый избежал пытки и потребовал обыск, который оказался в его пользу. В деле 1664 года обвиняемый выдержал тридцать ударов кнутом во время пытки, но когда его повели к огню, чтобы продолжить истязания, он просил, как позволял закон, провести опрос населения, чтобы доказать свою невиновность
[339].
В других случаях опросы проводились по инициативе судей. Такие обыски могли быть масштабными. В 1573 году расследовалось убийство во владении могущественной семьи Романовых. Губные целовальники и дьячки отправились в Коломну и уезд, чтобы «обыскати накрепко версты по две, и по три, и по пяти, и по шти, и по десяти, и по пятинатцати, и по дватцати, и по полутретьятцати, и по тритцати на все четыре стороны». Если понимать документ буквально, следовало опросить всех людей до единого, «а не выбором» в этих девяти концентрических кругах, включая архимандритов, игуменов, священников и мирян всех чинов. Те, кто давал показания, обязаны были подписать их сами или попросить об этом своих духовных отцов. Всех, на кого падет оговор, следовало арестовать и отправить в Разбойный приказ. Сопровождение для транспортировки следовало взять с местного населения. С другой стороны, в ряде уездов, особенно пограничных, собрать достаточное количество людей для проведения опроса было трудно
[340].
