Часто в наказных памятях о проведении повального обыска приводились вопросы, цель которых состояла в том, чтобы проверить сведения, полученные из челобитных и показаний. Один такой документ содержит две печатные страницы одних только вопросов; следователям там указано «обыскным людям говорить накрепко, чтоб в обысках не лгали, сказывали в речах своих правду», а кто солжет, тем «за то… быть в опале и в наказанье, да на них же велят править пени». Хотя Соборное уложение требовало собирать показания индивидуально, протоколы обысков регулярно представляют собой свидетельства нескольких человек вместе, как если бы они отвечали на вопросы коллективно. Участие в опросе принимали все местные жители: женщины и мужчины, русские и татары. Христиане приносили клятву на Евангелии, а иноверцы – «по их вере по шерти», то есть по присяге царю
[341].
Часто население сотрудничало с властью, когда были затронуты его интересы. Воевода Кольского полуострова в 1622 году получил сообщение о том, что таможенные целовальники злоупотребляли своей властью в отношении местных жителей и что один человек умер от их побоев. Воевода отрядил стрельцов, чтобы произвести опрос нескольких общин лопарей (саамов), многие из которых подтвердили, что видели избиение, а другие слышали о нем. По результатам опроса московский приказ признал целовальников виновными. В 1651 году олонецкому воеводе подали мировую запись в деле о потасовке, завершившейся смертью одного из участников. Не доверяя мировой, он начал следствие, частью которого стал допрос обвиняемого с применением пытки, опрос по крайней мере 15 свидетелей и обыск местного населения, проживавшего у Онежского озера, в районе, где произошло убийство. Жители одного погоста, его староста и 151 крестьянин, сказали, что видели бой и убийство. Разные люди добавляли различные детали: один предполагал, что имели место предварительные угрозы и враждебность, несколько других слышали, как обвиняемый призывал своих сообщников убить жертву. Часть людей сказала, что ответчик являлся «ведомым вором», который в прошлом нападал на людей и соблазнял женщин. Суд признал ответчика виновным в преднамеренном убийстве
[342]. Там, где злоупотребления властей или убийства напрямую затрагивали местное население, оно выбирало действия в соответствии с установленным процессом.
В других случаях они вели себя как воды в рот набрали. Иногда никто не хотел свидетельствовать против соседа. Дело 1636 года замечательный тому пример. В Соль Вычегодскую был направлен сыщик для расследования скандальных обвинений: жители утверждали, что воевода злоупотреблял властью и оказывал покровительство бандам преступников; в то же время воевода сообщал, что толпа взяла штурмом тюрьму и самовольно расправилась с несколькими преступниками. Сыщик всеми силами пытался побудить население сотрудничать с ним. Он отправлял стрельцов на поиск тех или иных людей, но найденные отказывались с ними идти; люди не хотели давать показания; землевладельцы уклонялись от предоставления списков своих крестьян; даже архимандрит местного монастыря отказался сотрудничать. Хотя сыщику со временем удалось опросить сотни людей, лишь немногие из них признались в том, что им что-то известно. Большинство свидетельствовало, что они ничего не слышали, не видели и никто им ничего не рассказывал
[343]. Население сплотилось, чтобы не выдать своих.
Расследуя преступления, за которые не полагалась смертная казнь, судьи могли вынести приговор, собрав необходимые улики перечисленными способами. Что касается серьезных преступлений, в том числе наказывавшихся лишением жизни, для их решения необходимо было признание и, следовательно, пытка. Пытка в праве и ее практическое применение – темы сложные и неоднозначные, поэтому мы рассмотрим их в следующей главе. Эту же главу мы завершим вопросом о вынесении приговора в ситуации, когда все доказательства собраны.
Ход дела
Соблазнительно представить практику московской уголовной юстиции как череду отсрочек и тупиков. Действительно, эта тенденция характерна для значительной части историографии, и в источниках мы находим множество подтверждений. Но в них также вырисовывается система, функционирующая достаточно гладко, поэтому необходимо найти компромиссную оценку того, как протекали судебные разбирательства
[344].
Представление об одной из сторон судебного процесса дают фрагменты дошедших до нас источников, многие из которых обрываются на середине. Дела могли с течением времени быть утеряны, тяжущиеся могли оставить дело, если ведение оказывалось слишком затратным, или воеводы могли забросить его из-за множества других занятий. Возможно, уже само открытие дела помогало тяжущимся найти внесудебное решение. Более того, в рассмотренных нами делах часто фиксируются задержки, несмотря на увещевания закона «судные дела… вершити вскоре, чтоб никому в судных делех лишние волокиты и убытков не было». Указ 1648 года содержал положение о том, что если истец приведет человека по какому-либо делу, но в течение недели не соберется подать об этом челобитную, то в этом деле ему отказывать
[345]. Несмотря на это, по самым разным причинам затягивание суда оставалось чрезвычайно характерным.
Годовая смена воевод часто прерывала ход дела. В августе 1674 года дело об убийстве татарской женщины энергично расследовалось С.В. Шамшевым в Кадоме с того самого дня, как обнаружили тело. Он осмотрел тело и допросил обвиняемого Бориса Антипина, который признал свою вину. Антипин просидел в тюрьме шесть месяцев до февраля 1675 года, когда муж убитой бил челом о продолжении судебного разбирательства. Несмотря на это, следующий шаг был предпринят лишь 1 июня 1675 года, после того как новый воевода С.С. Ушаков был назначен воеводой в Кадом. После пыток Антипин вернулся в тюрьму и ожидал решения дела, которое последовало лишь через два года, в ноябре 1677-го. Уже третий воевода, князь И.Н. Большой-Белосельский, изучив показания и обратившись к действующему законодательству, счел, что Антипин виновен в преднамеренном убийстве и должен быть казнен. На следующий день, 1 декабря 1677 года, Антипин был обезглавлен в Кадоме. В данном деле вспышки эффективной работы, иногда подстегивавшиеся родственниками и истцами, перемежались длительными периодами бездействия, связанными со сменой чиновников, тяжестью иных обязанностей воеводской службы и, возможно, необходимостью переписки с центром. Московское правительство предвидело эту проблему: в наказе 1679 года арзамасскому воеводе предписывалось рассмотреть дела заключенных и решить их, как только он приступит к исполнению своих обязанностей
[346].
