Пытка в делах о разбое
Несмотря ни на какие ограничения, прописанные в законах, пытка оставалась ужасным мучением. Обвиняемые часто, слишком часто умирали под пытками. Из тридцати трех дел о колдовстве, собранных Н.Я. Новомбергским, известно о двух смертях под пыткой: в 1622 году не вынесли пытки две женщины, а в 1629 году один мужчина умер, два сбежали от суда, «устрашась пытки», и еще один оклеветал других людей «не истерпя пытки». В 1637 году двух человек пытали огнем по делу о поджоге и ограблении в Москве, и оба после пытки умерли. В 1664 году, когда двух мужчин обвинили в колдовстве и подвергли пытке кнутом и огнем, они умерли в тюрьме спустя несколько дней после мучений. Изучавший колдовство Р. Згута установил, что в собранных им 47 делах 1622–1700 годов указано 39 обвиненных, из которых трое умерли под пытками
[389].
Если пытка не убивала, то могла оставить калекой. Сечение кнутом, будь то в качестве пытки или самого наказания, так разрывало плоть, что шрамы оставались на всю жизнь. Доктор Сэмюэл Коллинс размышлял о последствиях кнута: «Я видел людей с иссеченными спинами, похожими на кору деревьев: раны зажили, но следы и шрамы от кнута оставались». В 1670 году мужчина подал челобитную царю: его жену пытали незаслуженно и настолько жестоко, что от ударов кнутом она оказалась «на смертной постеле», «выломанными с плеч руки не владеет». На заживление между пытками отпускалось разное время, от недели до нескольких месяцев; доктор Коллинс считал, что нужно 20 дней. Челобитчики часто просили на исцеление больше времени. Сохранилось прошение 1648 года, в котором особо указывалось желание спасти обвиняемого от пыточных мук. Все зависело от того, какие указания получили судьи и палач, которого, по мнению иностранцев, можно было подкупить. Коллинс писал: «Так все происходит, если не подкупить палача – тогда он наносит глубокие порезы», а Олеарий намекал, что палачи немало обогащались за счет взяток
[390].
Легенда о «ни с чем не сравнимом упорстве» русских крестьян не дает нам осознать степень физических страданий. Эта идея была общим местом в записках иностранных путешественников, наряду с другой идеей, которая встречается с XVI века: якобы русские женщины любили, когда их били мужья. Олеарий в это не верил, но внес свою лепту в поддержание другого стереотипа, когда пересказал пренебрежительный анекдот о женщине, которая выдержала пытку, лишь бы оклеветать мужа и тем самым повлиять на приговор суда. Иоганн-Георг Корб записал целую историю о том, насколько русские невосприимчивы к боли. Якобы в 1696 году Петр Великий, пораженный тем, как обвиняемый выносит пытку, сам заговорил с ним. Царь «спросил его: как он мог перенести столько ударов кнутами и столь нечеловеческое мучение? Преступник в ответ на вопрос царя начал еще более удивительный рассказ: „Я и мои соучастники учредили товарищество; никто не мог быть принят в него прежде нежели не перенесет пытку, и тому, кто являл более сил при перенесении истязаний, оказываемы были и большие, перед прочими, почести. Кто только раз был подвергнут пытке, тот становился только членом общества… кто же хотел получать различные бывшие у нас степени почестей, тот не прежде их удостаивался, пока не выносил новых мук, соразмерных со степенями почестей… Я был шесть раз мучим своими товарищами, почему и был наконец избран их начальником, битье кнутом дело пустое, пустяки также для меня и обжигание огнем после кнутов, мне приходилось переносить у моих товарищей несравненно жесточайшую боль”». Корб записал и другие анекдоты о том, как русские выдерживают порку
[391]. Не стоит обращать внимания на стереотипы: обычная судебная пытка причиняла обвиняемым ужасные страдания.
Небольшое утешение можно найти в том, что страшная пытка была исключительной процедурой и использовалась лишь в делах о самых тяжких преступлениях. На практике судьи прибегали к пытке лишь в случае крайней необходимости. Например, обошлись без мучений в деле о взяточничестве, когда в 1639 году дворяне и крестьяне Каширы жаловались на жадность сборщиков податей. Разрядный приказ прислал сыщиков, которые допросили челобитчиков и устроили очные ставки. Обвиняемые (два дворянина, при них охрана и дьячок) заявили, что деньги брали «в почесть» (в подарок), а не «в посул» (взятку). Удовлетворившись простым допросом, суд вынес приговор, не прибегнув к пытке: двум мужчинам из низшего класса были назначены телесные наказания, а двум дворянам – казнь, поскольку они нарушили присягу, данную при вступлении на службу. Но сразу после оглашения приговора судьи заменили казнь на сечение кнутом
[392].
В случаях воровства или тяжелых увечий к пытке также прибегали не всегда. В 1651 году около Вятки один крестьянин в драке пустил в ход нож. Он заявил, что причиной драки была «старая недружба», а он лишь защищался. Воевода устроил ему очную ставку со свидетелями, которые не соглашались, что речь шла о самозащите. Услышав возражения, обвиняемый признал, что он действовал «за старую недружбу». Это означало предварительный умысел, но поскольку убийства не было, его не пытали. Уложение разрешало пытать людей, хранивших табак, но в деле 1672 года судья не стал заходить так далеко. Московский помещик конфисковал табак у украинского купца, который снимал у него комнаты, и судья допросил обоих. Купец отговорился непониманием того, что в России табак был вне закона и обещал уехать с ним домой. Судью это удовлетворило, и он решил препроводить купца к украинскому гетману с наказом тщательнее следить за вывозом табака
[393].
Даже разбирая дела об убийствах и других тяжких уголовных преступлениях, некоторые судьи обходились без пыток. В делах о столь серьезном преступлении, как убийство, в нашей небольшой базе из 36 вершеных дел пытка использовалась в 24 – это 66 %. Расследуя дело об убийстве 1613 года, белозерский воевода допросил подозреваемого убийцу, и тот признался, что совершил убийство без сообщников. Судья остался доволен признанием и вынес приговор: высечь кнутом. В конце 1622 года на Кольском полуострове мужчина сообщил, что его брат умер от побоев от сборщика податей и подьячего. Воевода допросил свидетелей, они подтвердили вину обоих. На основании повального обыска Москва приказала воеводам бить виновных кнутом и посадить в тюрьму, не пытая. Это удивительно мягкое наказание – за убийство, совершенное двумя чиновниками
[394].
