Реформе подверглось и качество судебной реформы; московские стандарты продолжали ужесточаться. Например, указ 1703 года устанавливал рабочие часы подьячих в Палатке крепостных дел и штрафы за отсутствие на рабочем месте. Он же подтверждал московский запрет подьячим ходить в частные дома, чтобы писать документы без разрешения надзорного учреждения – Оружейной палаты
[514]. Реформы вводили более строгие правила написания, проверки, регистрации и главное – подписания документов, чтобы можно было определить работу каждого чиновника. Ряд указов 1699–1706 годов повелел записывать все документы в канцелярские книги не позже чем через два месяца; определил, сколько поправок можно вносить в документ (снабжая их пояснениями), не переписывая его, и т. д.
[515] Эти правила работали. В то время как дьяки московского времени ставили подписи на оборотах столбцов в местах склейки листов, при тетрадном делопроизводстве высокопоставленные чиновники ставили больше подписей на лицевой стороне. В арзамасском деле 1727 года подканцелярист подписался внизу каждой страницы с начала дела и до конца. Кроме того, в том же деле мы видим многочисленные подписи судей: они свидетельствовали на пытках и подтверждали приговор. В других делах встречаются пометы, гласящие, что дело проверено и записано надлежащим образом. Например, дело 1725 года было «справлено» Федором Карауловым и завизировано «за секретаря» Иваном Карауловым
[516].
Стремление к упорядоченной и этичной процедуре видно в правилах, определяющих положение разных чиновников. Правила 1720 года, касавшиеся земских дьяков губернских и провинциальных канцелярий, устанавливали их рабочие часы и ответственность: содержать контору в порядке, иметь все законы под рукой, в непосредственной доступности, контролировать небольшую группу переписчиков и доводить законы до сведения всех, кто занят в судебной работе. Особенно интересно, как дьяк взаимодействовал с начальством: земский дьяк мог и даже был обязан сообщить губернатору или воеводе нужные для рассмотрения дела законы и проследить, чтобы решение было принято в соответствии с законом, а также рекомендовать отправить дело в вышестоящую инстанцию, когда это требовалось по закону. Богословский отмечал, что эти дьяки были не просто «ходячей памятью» губернатора, но и часто принимали решения сами. Писарькова добавляет, что поскольку 85 % местных администраторов петровского времени пришли в гражданскую службу с военной и не получили юридического образования, важность компетентных сотрудников канцелярии возрастала
[517]. Такое сочетание судьи-непрофессионала и компетентного приказного было типичным явлением XVII века.
Попытки создать профессиональную бюрократию достигли пика в феврале 1720 года с введением Генерального Регламента. Его целью было создать единообразную последовательную организацию бюрократии как в центральных, так и в местных административных и судебных учреждениях. Регламент определил обязанности старших чиновников коллегий и канцелярий, от секретаря до нотариуса, актуариуса, канцеляриста и людей на низших должностях (гл. 28–35); описал распределение столов в канцеляриях и приказал создать архивы для документации (гл. 40–44). В Регламенте указаны наказания за нарушения, совершенные сотрудниками канцелярий (гл. 50), и присутствуют требования работать всем вместе и профессионально (гл. 55)
[518]. До конца своего правления Петр поучал своих чиновников вести себя профессионально: о суде 1722 года над продажным Шафировым напоминает указ января 1724 года, содержавший требование, чтобы все гражданские служащие «в Сенате, Синоде, Коллегиях, Канцеляриях и во всех судных местах» знали закон, применяли его и не ссылались на незнание под угрозой жестокого наказания
[519].
Петр I надеялся создать «дворянство мантии», бюрократическую элиту, объединяющую детей боярских и приказных, которая будет пользоваться таким же уважением, как старое военное дворянство. Для этого начали реформу образования. В январе 1714 года появился знаменитый декрет: мужчинам благородного звания запрещается жениться, не изучив «цифирь и геометрию». Менее известно, что в феврале 1714 года то же требование распространили и на дьячьих, и подьяческих детей (15–20 лет) и на представителей других низших классов (церковников, посадских, монахов), а по всей империи началось создание школ. Эти требования повторялись регулярно
[520]. В 1716 году группа подьячих была отправлена в Кенигсберг изучать немецкий язык, а на «оставших подьячих» возложили обеспечение их средствами. Генеральный регламент 1720 года призывает семьи устраивать детей на военную и гражданскую службу, сообщая, что никто не поднимется на высшие гражданские посты, не получив образования – и то же самое повторяется в Табели о рангах 1722 года. С.М. Троицкий проследил, как на протяжении всего века государство продолжало, пусть и с невеликим успехом, привлекать дворян в школы и на гражданскую службу
[521].
