Наконец, еще два дела об убийстве показывают, что арзамасские судьи эффективно пользовались новыми институтами судебной иерархии. В 1724 году арзамасский крестьянин донес на другого крестьянина, Тимофея Захарова сына Дроздова, якобы тот убил двух целовальников во время ограбления кабака в их деревне, и на другого крестьянина, Ивана Глаткова, убившего драгуна. Крестьянин, сообщивший о преступлениях, пытался оправдать приказчиков деревни, которые должны были сообщить о преступлениях, тем, что они якобы не знали о них. «Майоры и асессоры» Кишкин и Засецкий решили расследовать оба дела одновременно. Они арестовали Дроздова и Глаткова, приказчиков и свидетелей. Судьи допросили обвиняемых и в январе 1724 года начали их пытать. Дроздов отрицал убийство: он показал, что он и еще несколько мужчин планировали похитить деньги из кабака, но он сам стоял на улице и только помог затащить тела в телегу и бросить их «на крестьянском гумне». Во втором деле Глатков признался в совершении преступления: драгун попросился переночевать в его амбаре, а Глатков с еще двумя людьми убили его, чтобы украсть кафтан. Тело бросили в болото. Несколько приказчиков и крестьян из их деревни отрицали, что знали об этих преступлениях. На первой пытке и Глатков, и Дроздов не изменили показаний, но Глатков указал на сообщника-солдата. Им устроили очную ставку, солдата пытали, но он отрицал соучастие. Трех подозреваемых пытали второй раз в марте 1724 года; они не изменили показаний, а солдат вскоре умер от истязаний. На третьей пытке в июне Глатков и Дроздов подтвердили изначальные показания.
Вслед за тем исполнительные арзамасские судьи обратились в Сенат: они просили не совета, но помощи в связи с задержками. В 1726 году они сообщили, что местное учреждение, надзирающее за плательщиками ясака, жившими на царских землях около Арзамаса, чинило им препятствия. Несмотря на множество прошений с января 1724-го по июнь 1726 года, учреждение отказывалось прислать запрошенных свидетелей. Поэтому 3 мая 1726 года Сенат приказал арзамасскому Ведомству арзамасских дворцовых (ясачных) волостей содействовать суду, и в июне один крестьянин прибыл к судьям Кишкину и Засецкому. Работники арзамасского суда уже готовили дело к вынесению решения, согласно законам, по которым подсудимого нельзя держать больше шести месяцев в ожидании новых обвинений перед казнью, а предумышленное убийство каралось смертью. Новый реформаторский шторм затянул окончание дел до 1728 года, когда Глаткова за убийство драгуна, в котором он признался, приговорили к смерти отсечением головы. Но к этому времени ввели обязательное утверждение смертных приговоров вышестоящими органами, поэтому судьи отправили дело в надворный суд Нижнего Новгорода. Не сохранилось указаний на то, состоялась ли казнь
[528]. В 1720-х годах арзамасские судьи работали скоро, опирались на компетентных подчиненных – писцов и были свободны от других административных или военных обязанностей. Как мы покажем в 12-й главе, они применяли государственно санкционированное насилие (пытки и наказания) в строгом соответствии с законом. Судебные реформы начала XVIII века привели к появлению на местах прекрасных юристов, но весь государственный проект мог рухнуть под бременем коррупции.
Проблема коррупции
Британский инженер Джон Перри, работавший в России в начале XVIII века, лично испытал влияние взяточничества в суде: «Подкуп судьи есть первый шаг, на который решаются; каждая сторона запасается деньгами, и обыкновенно тот, кто предложит больше, выигрывает тяжбу, тогда как обиженный, не имея исхода, должен оставаться довольным решением»
[529]. В период петровского правления в список государственных преступлений стали включать коррупцию чиновников. Указы 1710-х годов провозглашали различие между «партикулярным» преступлением и государственным, определяя последнее через ущерб «государственному интересу». В конце концов коррупция чиновников вошла в список тех «пунктов», по которым людям разрешили обращаться напрямую к царю
[530].
Петровские законы о коррупции 1714 года боролись с продажными чиновниками, которые ссылались на незнание законов: «Дабы впредь плутам… невозможно было никакой отговорки сыскать: того ради запрещается всем чинам, которые у дел приставлены великих и малых, духовных, военных, гражданских, политических, купецких, художественных и прочих, какое звание они ни имеют, дабы не дерзали никаких посулов казенных и с народа сбираемых денег брать». В 1720 году указ 1714 года повторили с комментарием: «Хотя оной его, великого государя, указ из Сената публикован и в указных книгах печатан и для всенародного ведения продаван, и ныне продают, и в губернии указы посланы», но в Сенате не сыскано записей о том, что губернии его получили. Поэтому указ, запрещающий брать взятки, повторили и потребовали от губерний подтвердить его получение. В том же году вышло еще два закона: против воровства государственного дохода и взяток. В 1722 году Петр снова разразился плачем о коррумпированности судейских работников: «Ведомо нам учинилось, что многих колодников, не только в истцовых исках, но и в великих воровствах и разбоях из тюрем отпускают подьячие из взятков, а репортуют об них судьям, будто они ушли, и взыскивают то на караульщиках и на тюремных сторожах. Того для, ежели впредь явитятся в побеге какие колодники, и таких взыскивать на подьячих, у которых были тех ушедших дела, и оными розыскивать и пытать вместе с караульщиками при истцах тех дел, дабы поманки не было. А буде судьи в том подьячим поманку учинят: то сами подлежат, яко разбойники, казни смертной»
[531].
Кроме того, государство ввело меры по предотвращению коррупции, причем такие, что историки называют это время эпохой доносительства. Мы уже отметили, что за публичными писцами – как московской Палатки крепостных дел, так и местных контор – следили, чтобы они не брали взяток и работали аккуратно. Дела о коррупции расследовали комиссии, во главе которых стояли доверенные офицеры гвардейских полков Петра I. На короткий период в конце петровского правления военным полкам дали фискальные обязанности и надзор за фискальной деятельностью губернаторов. Для надзора за Сенатом создали должность генерал-прокурора, а сам Сенат должен был следить за судебными чиновниками. Петровское законодательство определяло пути подачи жалоб на коррупцию – это большой шаг вперед по сравнению с московским периодом. Новая должность фискалов, занимавшихся прежде всего сбором налогов, должна была принимать жалобы на коррупцию чиновников, расследовать их и докладывать в вышестоящие инстанции. Но поскольку множество контролеров сами оказались продажными людьми, эти усилия не привели к созданию честной стабильно работающей бюрократии
[532].
