Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно.
И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес; это несомненно, ибо невозможно.
Может показаться странным верить именно потому, что это абсурдно, но вообще-то в этом есть определенный смысл. Вера требуется именно в тех случаях, когда разумных причин для нее нет. Фидеизм иногда достигает оруэлловских высот, как явствует из слов святого Игнатия де Лойолы:
Чтобы быть во всем правым, необходимо всегда считать, что то, что я вижу белым, черное, если Церковь так решит, при этом веря, что между Христом Господом нашим, Женихом, и Церковью, Его Невестой, есть тот же Дух, который нас наставляет и направляет к спасению душ.
Взгляд на свободомыслие и любопытство как на качества, во всем уступающие вере и религиозному авторитету, главенствует и сегодня. Папа Франциск, которого превозносят за то, что он привнес в Ватикан дух терпимости и современности, в ноябре 2013 г. так раскритиковал в своей проповеди «дух любопытства»:
Дух любопытства – это нездоровый дух: он есть дух разделения, отдаления от Бога, дух многословия. Иисус даже считает нужным сказать нам нечто интересное: дух любопытства, мирской дух, ведет нас к смятению… Царство Божие среди нас: не нужно искать чего-то необыкновенного, чего-то сенсационного, идя на поводу у мирского духа. Дадим Святому Духу вести нас вперед с той премудростью, которая тиха, как дуновение ветра. Это Дух Царства Божия, о котором говорит Иисус. Да будет так.
Странное заявление, если учесть, что у Ватикана есть собственная астрономическая обсерватория с огромным телескопом, в которой работают священники.
Отрицание разума присуще не только католической церкви. Мартин Лютер, к примеру, был знаменит своими многочисленными заявлениями о том, что разум несовместим с христианством. Вот лишь два примера:
Ибо разум есть величайший враг, какой только есть у веры: он никогда не приходит на помощь вещам духовным, но – гораздо чаще – борется против Божественного Слова, обливая презрением все, что исходит от Бога.
Нет на земле среди всех опасностей более опасной вещи, чем богато одаренный и искушенный разум… Разум должен быть обманут, ослеплен и уничтожен.
У верующих есть ответ на обвинения в том, что они различают истину и ложь при помощи одной только веры. Это уловка типа «на себя посмотри», которая звучит примерно так: «Ну, у ученых тоже есть вера: вера в результаты, полученные другими учеными, вера в эмпирический подход и разум, позволяющий получить эти результаты, вера в то, что узнать о Вселенной побольше – это хорошо». Можно сказать то же самое проще: «В этих отношениях наука ничем не лучше религии». Как мы увидим в четвертой главе, это утверждение ложно, поскольку значение понятия «вера» в религиозном и обыденном смысле различно.
Авторитет как арбитр истины
Отношение к авторитетам – важное различие между наукой и верой. Во многих религиях окончательными арбитрами истины будут либо церковные догмы, либо богословы, и хотя паства может слегка отклоняться от церковной доктрины, создать собственную она не вправе. «Богохульство» и «ересь» – термины религии, а не науки. Католик, который отрицает, к примеру, Троицу, никак не изменит интерпретацию Ватикана. Более того, за свои сомнения он может быть отлучен от церкви. Лютеранский богослов, с которым я дискутировал в Чарльстоне, опирался на три символа веры (в том числе и Никео-Цареградский), а также «Формулу Согласия» – сборник трудов Лютера и других. Священники прогрессивной евангелической лютеранской церкви в США, к примеру, при рукоположении должны дать клятву поддерживать и распространять положения своей конфессии, среди которых – и первородный грех, и девственность Марии, и воскресение Христа, и обязательность крещения для обретения жизни вечной, и реальность спасения в небесах, и вечное наказание в аду.
А теперь представьте, что было бы, если бы наука работала так же. При получении степени доктора в области эволюционной биологии мне, к примеру, пришлось бы положить руку на «Происхождение видов» и поклясться в верности Дарвину и его идеям. Смешно, правда? Очевидно ведь, что подобная несгибаемость быстро положила бы конец всякому научному прогрессу. Ни научные тексты, ни сами ученые не считаются непогрешимыми. Я считаю «Происхождение видов» величайшей научной книгой всех времен, но она неверна во многих отношениях и содержит ошибки, связанные как с генетикой, так и с моей областью исследований – как это ни парадоксально, именно с происхождением видов. Если ученым нужно было бы непременно в чем-нибудь клясться, то лучше всего – в стремлении к истине без оглядки на какие бы то ни было авторитеты.
Правда, ученые тоже верят (но не слепо) некоторым авторитетам, но только тем, кто заслужил это достойными внимания предположениями или наблюдениями и экспериментами. Эта этика воплощена в латинском девизе Лондонского королевского общества (элитарнейшего собрания выдающихся ученых, врачей и инженеров Великобритании): Nullius in verba. В приблизительном переводе это означает: «Не верь никому на слово». Это «выражение решимости членов общества оспаривать верховенство авторитета и проверять все утверждения посредством фактов, установленных в ходе экспериментов».
Люди в большинстве своем не осознают, что значительное число религиозных догм, особенно христианских, выведено не из Писания или Откровения, а создано церковными иерархами с целью устранить разногласия среди паствы. Никейский собор, к примеру, был созван императором Константином в 325 г., чтобы упорядочить вопросы божественности Иисуса и существования Троицы. Несмотря на некоторые разногласия, на оба вопроса был дан положительный ответ. Иными словами, религиозные истины были установлены голосованием. Отпущение грехов посредством исповеди было введено в католичестве не ранее IX века; доктрина о непогрешимости папы римского была принята на Первом Ватиканском соборе лишь в 1870 г.; телесное вознесение Марии на небеса – вопрос, о котором спорили не одно столетие, – стал католической догмой лишь после того, как папа Пий XII в 1950 г. объявил его таковой. И только в 2007 г. папа Бенедикт XVI, действуя по совету учрежденной его предшественником комиссии, объявил, что души некрещеных младенцев теперь могут попасть в рай, а не болтаться в чистилище. Учитывая полное отсутствие новой информации по этому вопросу, хочется спросить: неужели кто-то может рассматривать это как разумный способ установления религиозной «истины»?
На самом деле такие изменения, как устранение чистилища с пути младенческих душ, исходят не из новой информации, а из вполне светских течений в обществе, в результате которых церковная догма начинает казаться необоснованной или даже варварской. Идея ада, к примеру, стала морально отталкивающей и трансформировалась из подземных котлов с кипящей смолой до более умеренного «отдаления от Бога».
Многие конфессии не хотят, чтобы их образ в общественном сознании был связан с отвержением науки; точно так же они не хотят слишком сильно отставать от общественной морали. Именно поэтому они часто жонглируют своими религиозными «истинами» с целью соответствия духу времени. Возможно, самым наглядным примером будет политика мормонов в отношении чернокожих в священстве. До 1852 г. афроамериканцам дозволялось быть священниками, но затем президент церкви Бригам Янг запретил им получать священный сан (у мормонов священство не оплачивается) и участвовать в некоторых религиозных церемониях – все потому, что пигментация их кожи якобы свидетельствовала о каиновой печати. Столетием позже эта доктрина попала под сильное давление американского движения за гражданские права, а также вступила в противоречие с желанием церкви вести миссионерскую деятельность в Бразилии – стране, где подобная расовая политика выглядела бы особенно одиозно. В результате в 1978 г., через десять лет после гибели Мартина Лютера Кинга, эта норма была пересмотрена: руководящий орган мормонской церкви объявил, что Бог, услышав их молитвы, послал «откровение» и сделал чернокожих полноправными мормонами.
