«Да, к сожалению», – кратко ответил Норьега.
По дороге они оба молчали. Вскоре прибыв в нунциатуру, Норьега выразил желание попросить политическое убежище в Испании. Лабоа позвонил испанскому послу, но тот сообщил, что просьба нецелесообразна, ведь Испания заключила с США договор об экстрадиции. Норьега предложил Мексику, однако с мексиканским послом связаться не удалось.
Монсеньор Лабоа пообещал Норьеге никому его не выдавать. Теперь его задачей было убедить беглеца, что лучший выход – сдаться. Позже Лабоа говорил, что никогда не сомневался: рано или поздно Норьега согласится.
«Он из тех, кто без оружия в руках становится легкоуправляемым», – размышлял мудрый нунций.
Однако американцы не были столь терпеливо настроены. Как только они узнали, что Норьега в нунциатуре, они взяли ее в кольцо. Затем, в день Рождества, у ее ворот появился сам генерал Турман. Сорок минут он безуспешно пытался уговорить Лабоа выдать своего гостя. Через двадцать четыре часа бессмысленного ожидания наиболее расстроенные американские офицеры стали вспоминать кардинала Йожефа Миндсенти, который в 1956 году получил политическое убежище в посольстве США в Будапеште и оставался там на протяжении пятнадцати лет.
Действуя согласно рекомендациям специалистов по ведению психологической войны, Турман скомандовал колонне бронемашин как можно теснее окружить нунциатуру, даже заехать на примыкающие тротуары и раз за разом запускать двигатели. Затем, ближе к вечеру, он приказал солдатам выжечь близлежащую рощицу и сделать площадку для посадки вертолета.
Наконец, Турман перешел к самой невероятной части операции «Правое дело»: вокруг нунциатуры установили огромные колонки, которые должны были без перерыва проигрывать рок-музыку на оглушительной громкости. Названия песен, которые выбрали советники, содержали послание для Норьеги, например, «Я боролся с законом, и закон победил», «Ты никчемный» и «Некуда бежать».
Американцы надеялись, что подобная тактика заставит Норьегу выскочить из нунциатуры с мольбами о пощаде. Однако это привело лишь к тому, что Лабоа объявил о приостановке переговоров до тех пор, пока шум не прекратится. Дело сдвинулось с мертвой точки через несколько дней, когда американцы перешли на более дипломатичные средства. Они отогнали бронемашины, отключили колонки и отозвали большинство солдат. Второго января в Панаму прибыл заместитель Госсекретаря Лоуренс Иглбергер. В тот же день Лабоа начал убеждать Норьегу подумать о том, чтобы сдаться. Лабоа отдернул штору, и Норьега увидел снаружи разъяренную толпу, скандирующую «Убийца!» и «Казнить!». В какой-то момент священник даже намекнул, что стоит вспомнить о судьбе итальянского диктатора Бенито Муссолини, которого в 1945-м поймали при попытке бегства, а затем казнили и повесили за ноги на всеобщее обозрение.
Третьего января, после одиннадцати дней пребывания в нунциатуре, Норьега наконец осознал, как пелось в одной из песен, что ему некуда бежать. Перед тем как сдаться, он попросил позволить ему поприсутствовать на католической мессе. Отец Вильянуэва был возмущен.
«Разве Господь любит этого человека?» – недоверчиво спросил он у Лабоа.
«Безусловно», – ответил тот.
Лабоа лично отслужил мессу тем вечером. После нее Норьега отправился в свою комнату и надел тщательно выглаженную форму, которую прислала одна из его любовниц. Почти в девять часов он подошел к двери нунциатуры. Не успел он ее распахнуть, как с ним заговорил Вильянуэва. Впервые с той встречи на парковке.
«Я буду за тебя молиться каждый день», – сказал он.
«Спасибо», – отозвался Норьега.
И побежденный диктатор покинул здание. Как только он сошел с земли посольства, на него набросились американские солдаты. Они скрутили ему руки за спиной и погрузили его в вертолет. К рассвету следующего дня Норьега уже сидел в камере регионального исправительного центра.
По их глазам будут ползать мухи: Афганистан
Двадцати афганским бойцам, которые днем двадцать первого октября 2001 года вернулись с территории Пакистана на родину, предстояло пройти бесчисленные мили по непреступным горам. Лишь девятнадцать сумели это сделать. Их командиру требовался джип или мул. Более десяти лет назад, во время партизанской вылазки, он наступил на советскую мину. Взрыв отбросил его на землю. Падая, он увидел, как мимо лица мелькнул некий предмет – его правая ступня. С того самого момента Абдул Хак продолжал сражаться уже инвалидом.
Небольшая группка мятежников под командованием Хака на вид вряд ли могла влиять на судьбы стран мира. Однако менее шести недель назад террористы, которыми руководили из Афганистана, нанесли серию ударов по США. Поэтому понятия о возможном и невозможном смешались. Штаты начали бомбить Афганистан в надежде уничтожить правящую партию – Талибан. Хак считал, что это неправильный способ построить новый, демократический Афганистан. Он возвращался домой, чтобы предложить соотечественникам иной путь.
После множества встреч с афганцами всех мастей в своем штабе в пакистанском приграничном городе Пешавар Хак решил, что сможет свергнуть Талибан, нанеся комбинацию военных и политических ударов. Он даже был уверен, что сумеет переманить важнейших командиров Талибана на свою сторону. Во время визита в Рим он получил благословение изгнанного афганского короля, Захир-шаха, который разделял его желание дать их многострадальному народу многонациональное гражданское правительство.
Несмотря на перспективы, задача стояла чрезвычайно опасная. Хак переходил на территорию страны, где правят безжалостные фанатики, с провозглашенным намерением свергнуть их режим. Имея при себе лишь легкое вооружение, Хак и его люди должны были добраться до безопасного места, прежде чем их обнаружит Талибан.
Хак выступил, толком не подготовившись. Он считал, что движение Талибан, которое большинство афганцев глубоко презирали и которое вдруг стало символом мирового терроризма, находится на грани краха. Хак хотел освободить страну из хватки Талибана путем наименьшего насилия в надежде ослабить власть военных диктаторов и зарубежных правительств при новом режиме. Однако седьмого октября на Афганистан посыпались американские снаряды. Хак поспешил: он боялся, что, если зарубежные бомбардировки лишат талибов власти, страна погрузится в хаос. Он хотел быстро пробраться в Афганистан и собрать такие силы, чтобы не только сразиться с Талибаном, но и перехватить бразды правления, когда тот падет.
На первый взгляд подобную операцию американцы должны были со всем рвением поддержать. Хак считался храбрейшим и известнейшим афганским командиром. В отличие от большинства других он был мудрым, светским и ориентированным на Запад. Маргарет Тэтчер принимала его на Даунинг-стрит, а Рональд Рейган произнес в его честь тост во время приема в Белом доме, подняв бокал и пообещав: «Абдул Хак, мы с вами». И все же Хак был еще и патриотом своей родины. Он мечтал, что, когда Талибан падет, в его стране воцарится власть, не подверженная никакому внешнему влиянию.
«От вас, американцев, мы хотим лишь дружбы, – сказал он однажды в интервью. – Мы не можем отдавать вам честь. Мы не можем быть вашими марионетками. Если вы хотите именно этого, то для нас нет разницы между вами и советской стороной».
