Упрямая жрица продолжала идти вперед. Весь склон мог съехать вниз: на Пирамиде Кельвина, где снег таял быстро, лавины не были редкостью. Но в тот момент Стампет чувствовала себя настоящей искательницей приключений, бросившей вызов земле, по которой, как она полагала, никто не ступал многие годы. Она мало знала об истории этих мест, так как пришла в Мифрил Халл вместе с Дагнабитом и дворфами из Цитадели Адбар, и была слишком занята работой в шахтах, чтобы прислушиваться к историям, которые члены Клана Боевого Топора рассказывали о Долине Ледяного Ветра.
Стампет не знала и о самой знаменитой лавине на этой горе. Она даже не ведала, что Дзирт и Акар Кессел сражались здесь в своем последнем бою, пока земля не ушла из-под их ног и не погребла Кессела.
Жрица остановилась и полезла в мешочек, достав кусок свиного сала. Она произнесла небольшое заклинание и приложила сало к сжатым губам, приводя в действие волшебство, отгоняющее простуду. Внизу быстро наступало лето, но здесь, наверху, ветер был холодным, а ноги у нее промокли. В тот же момент Стампет вновь услышала особенный ропот снега и подняла глаза на вершину горы, которая была в двух сотнях футов от нее. Впервые она подумала о том, сможет ли добраться туда.
Пирамида Кельвина, конечно, была не очень высокой горой. Возле Адбара, где родилась Стампет, или около Мифрил Халла такую возвышенность вообще назвали бы холмиком. Подумаешь, тысяча футов! Но здесь, среди плоской тундры, она казалась горой, а Стампет Скребущий Коготь была дворфом, считавшим, что основная цель любой горы — бросить вызов покорителям высоты. Она знала, что разумнее было бы подождать позднего лета, когда на Пирамиде Кельвина оставалось бы мало снега, но жрица никогда не отличалась терпеливостью. И гора не являла бы собой серьезного вызова без этого опасного, съезжающего снега.
— Не вздумай на меня падать! — сказала Стампет горе. — И не смей отправлять меня вниз!
Она говорила слишком громко, и, как бы в ответ, гора издала жуткий гул. Неожиданно Стампет заскользила назад.
— О, будь ты проклята! — завопила она, поднимая свой огромный ледоруб и ища, за что бы зацепиться. Она споткнулась и упала на спину, но смогла крепко всадить ледоруб в камень, выступавший из-под снега. Все ее мышцы напряглись, когда сверху по склону понесся снег, но лавина оказалась не слишком большой, и через минуту все вновь успокоилось, утихло и отдаленное эхо. Стампет выбралась из огромного сугроба, в который превратились и она, и удержавший ее камень.
И тут она заметила осколок льда, лежавший на обнаженной теперь земле. Сначала она не обратила на него особого внимания. Надо было тщательно стряхнуть с себя снег, пока он не растаял и не промочил окончательно ее уже влажную одежду.
Но взгляд жрицы все время возвращался к кристаллу. Он не казался чем-то необычным, просто кусок льда. И все же у нее возникло какое-то глубокое внутреннее чувство, что это нечто большее.
В течение нескольких минут Стампет удавалось отгонять от себя необъяснимые мысли и готовиться к продолжению восхождения. Но кристалл продолжал взывать к ней на подсознательном уровне, маня нагнуться и подобрать его.
Прежде чем она успела осознать, что делает, осколок оказался в ее руке. Это не лед, сразу же поняла жрица, так как кристалл был теплым на ощупь и каким-то успокаивающим. Она поднесла его поближе к глазам. Осколок был похож на сосульку с прямоугольными гранями, около фута длиной. Помедлив немного, Стампет сняла перчатки.
— Кристалл, — тихо сказала она, ибо этот теплый предмет не был скользким, подобно куску льда. Стампет закрыла глаза, сконцентрировавшись на своих ощущениях, пытаясь почувствовать истинную температуру предмета.
— Мое заклинание, — прошептала жрица, подумав, что она раскрыла тайну кристалла. Она произнесла что-то нараспев, рассеивая волшебство, вызванное недавно, чтобы отогнать холод.
Но кристалл оставался теплым. Стампет потерла об него руки, и тепло распространилось по всему ее телу, согрев даже мокрые ноги.
Жрица поскребла подбородок и огляделась: не переместила ли лавина еще чего-нибудь. Но все, что она видела вокруг, было белым, серым и коричневым. Привычный невыразительный гобелен поверхности Пирамиды Кельвина рассеял ее подозрения. Она вновь подняла вверх хрустальный осколок, наблюдая за игрой солнечного света в его глубине.
— Может быть, это магическое средство против холода, — рассуждала она вслух. — Кто-то принес его с собой в долину. Возможно, он искал какое-то сокровище или поднялся сюда, чтобы получше оглядеться вокруг, думая, что кристалл защитит его. Что ж, против холода — да, — заключила Стампет, — но не против лавины, которая погребла человека.
Ну вот, она с этим разобралась. Стампет чувствовала, как ей повезло: она нашла такую полезную вещь. Жрица посмотрела на юг, где виднелись в сером тумане высокие пики Гребня Мира, постоянно покрытые снегами. Неожиданно она подумала о том, как пригодится ей хрустальный осколок. Любая гора покорится Стампет, если у нее будет такая защита. Она могла бы взойти на все вершины за одно путешествие, и ее имя будет почитаться среди дворфов!
Так Креншинибон, хрустальный осколок, обладающий разумом коварный артефакт, вновь заработал, вкрадчиво внушая Стампет надежды на выполнение самых сокровенных ее желаний. Креншинибон сразу понял, что его новый владелец не просто дворф, а жрица дворфов, и не очень этому порадовался. Дворфы славились своим упрямством и стойкостью к магии. Но все же артефакт зла радовался тому, что выбрался наконец из снегов, что кто-то появился на Пирамиде Кельвина и извлек его на свет.
Хрустальный осколок снова находился среди живых, там, где он мог сеять смерть и разрушение.
* * *
Он пробирался по штольням, пытаясь шагать в ритме стучащих молотков дворфов. Привыкший к звездам над головой, он чувствовал себя крайне неуютно в тесном пространстве; иногда высокому Киерстааду приходилось вставать на четвереньки, чтобы протиснуться в низкие сводчатые проходы.
Заслышав чьи-то шаги, он остановился и вжался в стену. Юноша не был вооружен, хотя здесь, в шахтах дворфов, его едва ли встретили бы дружелюбно, особенно после неприятной встречи Бренора с Берктгаром. Отец Киерстаада, Рэвйяк, конечно, приветствовал возвращение Бренора, но тем не менее в племени явно ощущалась напряженность. Берктгар и его сторонники оказывали колоссальное давление на Рэвйяка, стремясь восстановить прежнее тотальное недоверие ко всем, кто не принадлежал к их роду. Рэвйяк был достаточно мудр, чтобы понимать, что если он начнет слишком сильно конфликтовать с Берктгаром, то может вообще потерять контроль над племенем.
Киерстаад видел это и испытывал смешанные чувства. Он оставался на стороне отца, верил, что дворфы были его друзьями, но аргументы Берктгара действовали и на него. Все связанное со старым, традиционным образом жизни — охота в тундре, молитвы, обращенные к духам убитых животных, — казалось таким удивительным юноше, который провел последние несколько лет в общении с жалкими торговцами и в сражениях против темных эльфов.
