Все, что она знала о славе, подсказывала ей интуиция, а не опыт. Почти неизвестная при жизни, Дикинсон оставила после себя произведения, ставшие предметом масштабного обсуждения почти через полвека после ее смерти в 1886 году.
Так исключение или правило – отношения Дикинсон со славой? Слава по-разному находит людей, в разное время и по различным причинам. И кажется, что тут нет ничего общего. Принц Уильям, сын принца Чарльза и принцессы Дианы, был знаменит с момента своего рождения или даже до него (с учетом того, что его судьба была предначертана уже тогда, когда он находился в материнской утробе). Поп-певца Джастина Бибера открыли благодаря его записям на YouTube, когда ему было всего 13 лет; пятью годами позже количество запросов по имени Бибер в Google превысило количество запросов о любом другом человеке
[120]. Иногда слава внезапно настигает человека после многих лет жизни, как это произошло с Пинкером. Он, уже будучи преподавателем Массачусетского технологического, получил мировое признание в возрасте 40 лет после публикации бестселлера «Язык как инстинкт». Джулия Чайлд не умела готовить до 40 лет. Тем не менее ей хватило времени на то, чтобы произвести революцию в американской кухне и превратиться в национальный символ.
Подобно Эмили Дикинсон, многие из самых знаменитых людей не сыскали славы в течение своей жизни. Винсент Ван Гог продал за всю жизнь единственную картину (своему брату) и умер в безвестности. Монах Коперник понимал, что его главная идея – что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот – была настолько «зажигательной», что он разрешил публиковать ее, только оказавшись на смертном одре. В некоторых областях человеческой деятельности посмертная слава вполне нормальна. Как говорил генерал армии северян Уильям Текумсе Шерман: «Думаю, что понимаю, в чем состоит воинская слава: вы умираете на поле боя, а затем газеты перевирают ваше имя».
А еще есть люди, кажущиеся знаменитыми без достаточных к тому оснований. Такие знаменитости, как Пэрис Хилтон или Ким Кардашьян, создают себе репутацию как раз за счет своей известности, что превращается в своеобразное самосбывающееся пророчество. Такие люди выделяют невероятное гравитационное притяжение, связанное со славой. Нас притягивают не только достижения знаменитых людей, но и сам факт их известности. С учетом того, насколько мы все очарованы славой, остается удивляться, как мало мы понимаем механизмы ее работы.
Правильный шаг Райтов
Что такое слава? Подобно энергии или жизни, слава – это повседневная концепция, которую мы все интуитивно улавливаем, но редко можем дать четкое определение (произнося свою знаменитую фразу о порнографии: «Я узнаю ее, если увижу», судья Поттер Стюарт мог бы с тем же успехом говорить о славе)
[121]. Очевидно также, что слава бывает различной, – все знают, что Иисус более знаменит, чем певец Джон Леннон, что Леннон более знаменит, чем актер Алек Болдуин, и что Болдуин более знаменит, чем чемпион по поеданию хот-догов на скорость Такеру Кобаяси. Но, опять-таки, нам сложно дать четкое определение тому, что значит быть «более знаменитым». Славу, как любовь и красоту, сложно описать в конкретных терминах и еще сложнее измерить. Однако если мы надеемся понять суть славы, для нас крайне важно понять, как ее измерять. При этом измерение – это не просто решение интеллектуальной задачи, но и отличный инструмент, позволяющий сорвать покров тайны с понятий, которые кажутся нам неоднозначными и изменчивыми.
Возьмем, к примеру, саму концепцию полета. В 1903 году благодаря современным достижениям в автомобилестроении работы в области авиационной техники находились на подъеме. В те времена еще не было гаражей (n-грама для слова garage не существовало до 1906 года), но если бы они были, то в каждом из них сидел бы изобретатель, стремящийся построить первый аэроплан – устройство тяжелее воздуха, способное оторваться от земли благодаря собственному двигателю и совершить контролируемый полет. Существовавшие на тот момент машины для этого не подходили. Они либо не могли оторваться от земли, либо сразу же разрушались. Большинство изобретателей верило, что проблема связана с двигателем и что если им удастся создать подходящий двигатель, то они смогут реализовать свою мечту о полете.
Однако Орвилл и Уилбур Райты, два велосипедных механика с северо-запада, смотрели на проблему иначе. Братья Райт считали, что реальная проблема связана с крыльями. С их точки зрения, при отсутствии достойных крыльев им не помог бы никакой хороший двигатель. В то время уже было выдвинуто немало обширных математических теорий о том, как должны работать крылья. Однако, изучив теорию, Райты поняли, что она не соответствовала тому, что они видели в ходе своих неудачных экспериментов. Они решили, что когда дело касается крыльев, то у любой теории есть свои пределы. Теория была основана на определенных предположениях о физическом мире, и эти предположения могли быть ошибочными. Поэтому проблема состояла не в теории, а в измерениях. Райтам нужен был способ изучения аэродинамики крыла экспериментальным образом – для создания опытных образцов и быстрого измерения результативности их конструкций.
Поэтому, невзирая на сильную конкуренцию, братья Райт пошли на вполне рассчитанный риск. Вместо того чтобы углубиться в полетные тесты, они заперлись в задней комнате своего велосипедного магазина в Дейтоне, штат Огайо. Там они провели несколько месяцев за созданием точного инструмента для измерения параметров крыльев. В результате появился небольшой бензиновый мотор, создававший постоянный поток воздуха в прилегавшей к нему деревянной камере длиной около двух метров – аэродинамической трубе
[122]. С ее помощью Райты могли быстро измерять параметры различных конструкций крыльев, в точности оценивая подъемную силу и силу притяжения для каждой из них. Разумеется, их измерения работоспособности крыльев в аэродинамической трубе были упрощением, неидеальной и несовершенной симуляцией реальной работы реального крыла на реальном самолете в реальном полете. Однако они посчитали, что плохие данные все равно лучше, чем полное их отсутствие. Если ваш самолет постоянно терпит аварии, то лучше использовать хоть какой-то показатель для измерения, чем полагаться на интуицию, навыки и хороший огнетушитель.
Оказалось, что этот неожиданный шаг стал решающим. Он позволил им одновременно исправить теорию и шагнуть за ее пределы. Как позднее вспоминал Уилбур Райт, «трудно переоценить важность всей кропотливой работы, которую мы проделали с самодельной аэродинамической трубой. Благодаря данным, которые мы с Орвиллом свели в таблицы, наконец стало возможным создать надежное крыло правильной формы. И как бы знамениты мы ни стали благодаря нашему самолету и его системам контроля, он не был бы возможен без создания аэродинамической трубы и полученным благодаря ей точным аэродинамическим данным».
