Совершенно очевидно, что если бы население города оставалось постоянным, то объём нового каменного строительства позволил бы заметно сократить число деревянных домов. Но прибывавшие в столицу переселенцы строили в новых районах всевозможные деревянные жилища – дома, хижины, лачуги, хибарки и т. п., из-за чего количество деревянных домов в конце периода удержалось на том же уровне, что и в начале.
Таблица 8.1
Число деревянных и каменных домов в Санкт-Петербурге в 1778 г.
Таблица 8.2
Расчетное число деревянных и каменных домов в Санкт-Петербурге в разные годы
Незастроенные пространства
С первого взгляда понятно, что в 1796 г. застройка стала теснее, чем в 1762 г. Действительно, население выросло больше чем вдвое, в то время как количество земли в городе увеличилось далеко не так существенно. И всё же по сравнению с другими крупными европейскими городами плотность населения в Петербурге оставалась невысокой. Это отчасти объясняется географическими причинами. Широкие реки и каналы занимали большую долю общей площади города. Кроме того, в городе имелись и другие занятые водой территории, представлявшие собой заболоченные низменности. До 1780 г. левый берег Фонтанки был топким, и там приходилось готовить участки под строительство, делая земляные насыпи. В 1765 г. посреди территории между Екатерининским каналом и Фонтанкой лежало болото. А пространство между Зимним дворцом и Невским проспектом, все ещё служившее пастбищем для императорских коров, даже в 1780-е гг. оставалось топкой бессточной низиной. Характер застройки тоже способствовал низкой плотности населения, ведь даже в конце царствования Екатерины треть зданий в российской столице была одноэтажной. На плотность населения влияли также размеры обширных владений, принадлежавших богатым горожанам. Например, дом богатого купца Никиты Теплова стоял на участке площадью свыше четырёх акров (правда, это уже крайний случай). Хотя к концу столетия оставалось мало таких огромных индивидуальных владений, но дворцы знати по-прежнему окружали сады и парки
[709]. Однако бывало и так, особенно на окраинах, что на пустырях, отделявших дома друг от друга, могли бы уместиться целые кварталы.
Как ни странно, многие городские участки, которые, казалось бы, должны были основательно застроиться, на самом деле по-прежнему пустовали даже в начале XIX в. Известный английский художник Джон Аткинсон в 1801 г. нарисовал четыре вида Петербурга с крыши Кунсткамеры, охватившие всю панораму столицы, и посвятил свою работу императору Александру I. Один из этих видов как нельзя лучше иллюстрирует приведённое выше наблюдение. На северной части панорамы Аткинсона слева видно здание Двенадцати коллегий, а справа – Биржа. Обширное пространство между ними занимает травянистый луг с прудом. На лугу пасутся коровы и лошади. Возле пруда, немного в сторонке, сгрудилось несколько ветхих деревянных избушек – они как будто ищут опоры друг у друга. В пруду купается несколько мужчин. Невозможно поверить, что эта совершенно сельская картинка могла быть зарисована на расстоянии брошенного камня от коммерческого центра города
[710]. И всё же и позднее, в 1830-е гг., множество пустырей посреди города изумляло приезжих – нельзя забывать, что именно в этих районах арендная плата была самой высокой
[711]. По иронии судьбы, такое положение вещей сложилось при Екатерине во многом именно из-за дороговизны земли в центре Петербурга: в более отдалённых местах участки продавались дешевле, а потому люди небогатые предпочитали строиться именно там.
Дж. Аткинсон. Панорама центра Петербурга с башни Кунсткамеры. 1801 г.
Проблема была не в том, что пустая земля в центре города не принадлежала никому, а скорее в том, что собственники не стремились как можно интенсивнее использовать каждую квадратную сажень своих владений
[712]. Один интересный случай связан с попыткой князя Андрея Николаевича Щербатова очистить своё владение от всех построек, выдворив из них живших там людей. Через пять месяцев после покупки земли в 1778 г. князь обнаружил, что на его участке уже проживают два купца, каждый в своём деревянном доме. Несмотря на то что эти двое жили там при трёх прежних владельцах земли, получив от первого из них разрешение поселиться навечно, Щербатов в 1779 г. обратился в полицию и потребовал, чтобы их выселили, а дома разрушили
[713]. Характер больших имений, принадлежавших императорскому двору и знати, в этом отношении был явно «негородским». Образовательные учреждения, такие как Смольный институт благородных девиц и Сухопутный кадетский корпус, тоже располагали крупными наделами земли, которые оставались относительно свободными от застройки. Наконец, воинские подразделения занимали участки, которые не использовались ни для чего другого, кроме строевой подготовки. Все эти факторы способствовали устойчивому сохранению низкой плотности населения даже в центре города, а также приводили к относительно неэффективному использованию земли.
Сколь ни развитым сделался город со временем, а всё же многое в нём оставалось чисто деревенским. Горожане нередко отводили часть своего владения для сельскохозяйственных целей. В 1830-х гг. было установлено, что седьмая часть всех земельных площадей города занята огородами. В 1760-е гг. Комиссия о каменном строении установила, что жители столицы держат 20 тысяч коров. Небольшие стада паслись даже в лучших жилых кварталах
[714]. Кроме того, в конюшнях Петербурга содержались десятки тысяч лошадей. Их держали большей частью в помещениях, но всё равно своим присутствием лошади усиливали ту сельскую атмосферу, которая постоянно окутывала городской пейзаж. Даже в таком большом городе, как Петербург, использование земли под огороды и пастбища, как и наличие многочисленных частных садов и парков, поддерживало постоянное и неизбежное противоречие между сельским и городским началами.
