Казённые предприятия, не столь подверженные законам прибылей и убытков, как частные производства, закрывались редко. Но для того чтобы они бесперебойно выполняли свою первоочередную задачу – поставлять продукцию государству по мере необходимости, часто требовались субсидии. Фискальные проблемы, отравлявшие всё царствование Екатерины и особенно его последние годы, заставляли правительство всячески стараться так управлять своими предприятиями, чтобы те приносили доходы, но удавалось это не всегда.
Сестрорецкий оружейный завод, расположенный за городом, страдал от исконного местного бедствия – нехватки сырья и низкого качества выпускаемой продукции, а количество служащих, положенное этому заводу согласно тому, что было записано в его уставе, постепенно сокращалось на протяжении всего периода
[599]. Со своей стороны, Императорская бронзовая фабрика, учреждённая в 1778 г., накладывала 10-процентную надбавку на все заказы, чтобы покрыть производственные расходы. Впрочем, так как за первые десять лет существования фабрика получила только два заказа, то ежегодные дефициты покрывались казенными субсидиями, хотя выдавали их со скрипом
[600].
Но некоторые казённые предприятия всё-таки приносили доход. Одним из наиболее успешно управляемых – и самых процветающих – предприятий была Императорская шпалерная мануфактура. Её доходность была прямым следствием обширной реорганизации, проведённой в начале 1760-х гг. Управляющие мануфактуры представляли ежемесячные финансовые отчеты. Уловив, что между сознательным подходом к затратам и доходностью производства существует прямая связь, другие государственные предприятия позаимствовали эту идею и к 1790-м гг. тоже стали подавать регулярные отчёты, в точности повторяющие формуляр и стиль отчётов шпалерной мануфактуры
[601].
Политика невмешательства
У Екатерины не было более горячего панегириста, чем коллежский асессор Пётр Колотов, чей шеститомный труд «Деяния Екатерины II» в хронологическом порядке подводит итог её деятельности
[602]. В последнем томе, после рассказа о смерти и похоронах государыни, Колотов снова обозревает жизненный путь императрицы, не жалея похвал всевозможным её поступкам, на тридцати с лишним страницах. Ближе к концу он превозносит царствование Екатерины за то, что она возрождала городскую жизнь, не только оживляя торговые связи, но и развивая промышленные предприятия и «распространяя притом трудолюбие и способы к пропитанию»
[603]. В действительности же государство не столько интересовал выпуск продукции, сколько само владение предприятиями. Случалось, что оно жаловало фабрикантам монополии. По крайней мере дважды государственная казна выделяла им займы свыше 25 тыс. руб. на организацию дела
[604]. Но государство уделяло гораздо меньше внимания регулированию промышленности, чем торговли. Полиция, широко привлекавшаяся для контроля над коммерческой деятельностью, не обладала подобными полномочиями в отношении качества продукции или положения и жалованья рабочих. В основном правительство не вмешивалось в дела предприятий.
Предприниматели часто игнорировали те немногие правила, которые установило государство для развития промышленности, вроде принятого в начале екатерининского царствования закона о запрете строить заводы в столице. По большей части такие нарушения сходили с рук без последствий, даже когда властям на них прямо указывали
[605]. Владельцам предприятий не разрешалось продавать свои товары на городских розничных рынках; это право закреплялось за купцами, но некоторые открыто нарушали закон, гласивший, что фабрикантам дозволено иметь торговые точки для сбыта продукции только прямо на предприятиях (если только они не были также и купцами)
[606].
Судя по всем этим обстоятельствам, похоже, что власти относились к частновладельческой промышленности иначе, чем к частной коммерции. Последняя регулировалась строго, государство своими указами устанавливало, кто может в ней участвовать, какая именно торговля разрешается, как полагается вести дела и т. п. Гораздо меньше правил посвящалось ограничению производственной деятельности, да и те, что существовали, проводились в жизнь без особого рвения.
Эта относительная безнадзорность выпуска промышленных товаров объясняется тем, что заводы и фабрики были в России внове. Ведь даже ремесленные гильдии не имели местного происхождения, а были пересажены на русскую почву из Германии Петром Великим. Очевидно, власти ещё не решили, как внедрить занятия промышленным производством в российскую систему сословий и налогообложения. Возможно, правительство уже осознавало ценность промышленности для экономики страны, но ему ещё предстояло выработать стратегию регулирования, которая одновременно способствовала бы росту производства и поступлению дополнительных доходов в казну.
Словом, промышленное производство пребывало в младенчестве. Большинство частных предприятий оставалось сравнительно мелкими, со скромными основными расходами и небольшими объёмами производства. Отдельные предприятия работали относительно устойчиво, но большинство не удерживалось в семейном владении дольше одного-единственного поколения. Тяжелая промышленность ещё не приобрела ведущую роль. В сущности, ни один вид производства не выделялся среди остальных. Производство в целом было направлено на удовлетворение местных нужд, и хотя часть готовой продукции отправляли во внутренние области России или за море, промышленность явно была ориентирована на потребности чиновничьей и аристократической столицы. Если это было справедливо в отношении промышленности, то ещё характернее была эта черта для ремесленных производств.
Ремесла
Пётр Великий дал жизнь первым российским ремесленным цехам, но не сделал членство в них обязательным для ремесленников. Так как ремесленные цехи не были природным российским институтом, многие ремесленники не интересовались вступлением в них, и вскоре цехи повсеместно вышли из употребления, заглохли, пришли в упадок
[607]. Исключение из этого правила составлял Санкт-Петербург, отчасти потому, что стремление властей учреждать цехи легче было осуществить в столице, чем в провинциальных городах, а также благодаря присутствию здесь многочисленных ремесленников-иностранцев. Те в основном вступали в цехи, потому что им были близки западноевропейские цеховые традиции и они верили, что, записавшись в цех, получат определённый социальный статус вместе с его привилегиями.
