Конечно, судебные психологи помогают не только охотиться за убийцами. Как правило, приходится работать с пациентами и преступниками в учреждениях, делать работу для уголовных и гражданских судов. По словам Майка Берри, он, как и его коллеги, за год составляет около 100 отчетов. Примерно 5 % из них оспариваются, и нужно идти в суд и отстаивать свою точку зрения. Таким образом, за год он появляется в суде раз пять. Вне суда судебные психологи много работают с преступниками в изоляторах и психиатрических больницах, иногда пытаясь подготовить их к жизни на свободе, а иногда и выбить из них информацию, полезную для раскрытия уголовных дел (как получилось у Дженни Катлер с Джоном Даффи). Майк говорит: «Я работаю и с преступниками, и с жертвами. Все это непросто. Надо понять, осмыслить, что произошло… иногда не удается докопаться до истины месяцы, а то и годы».
Майк Берри отдает должное вкладу академических психологов: «Ученые чаще спрашивают: "А где факты?"» Они исследуют такие разные области, как речь насильников, передвижения серийных преступников и проведение допросов. Все это очень полезно и дает ценную информацию, которую можно использовать для профилирования. По мнению Дэвида Кантера, которого Берри считает «главным специалистом в этой сфере», наибольший вклад в криминалистику психологи внесли в сфере допросов преступников, жертв и очевидцев. Ведь допросы и расспросы – искусство, как известно, сложное, и чреватое ошибками. Изучив искусство ведения допроса, психологи сформулировали важные принципы: следует выстраивать атмосферу открытости, воссоздавать контекст обсуждаемых событий, задавать вопросы, на которые невозможно ответить «да» или «нет»; не перебивать собеседника, интересоваться всем, что он говорит, даже вещами с виду несущественными. Хотя все люди разные, нередко бывает, что призыв сказать правду показывает собеседнику, что ему доверяют и его уважают. Еще один хороший способ добиться признания от подозреваемого: внушить ему, что есть веские доказательства по его делу. Однако в жизни все не так, как в кино: под давлением человек может закрыться или сделать ложное признание. Кроме того, в наши дни разговоры записываются, и любая попытка давления приведет к тому, что в зале суда такие признания будут отклонены.
Все чаще судебные психологи занимаются «психологической аутопсией»: попыткой понять состояние ума человека, прежде чем он умер. Ведь патологоанатом может выявить физические причины смерти, но не всегда способен понять, что это: самоубийство, убийство или несчастный случай. Психологи изучают дневники, электронную переписку, активность в Интернете. Они выясняют умственное здоровье родственников умершего и беседуют с людьми, знавшими его.
В 2008 году Майк Берри комментировал (для Sky Television) необычный случай исчезновения девятилетней школьницы Шэннон Мэтьюз в Дьюзбери, Западный Йоркшир. В своем понимании событий он учитывал именно те нюансы формулировок и поведения, которые необходимы для психологической аутопсии. «Я заметил, что, когда у ее матери [Карен] брали интервью, она сидела на диване рядом со своим молодым сожителем и один из ее детей пытался взобраться на ее колени, но она его отпихивала. Я подумал: "Если ты только что потерял одного из своих детей, ты будешь остальных крепко прижимать к себе. А тут совсем иное". И потом она сказала что-то вроде "Соседи обрадуются, когда девочку найдут" вместо: "Я буду рада, я буду на седьмом небе"». Как выяснилось, Карен опоила дочку темазепамом и отдала сообщнику, который продержал ее месяц в доме неподалеку. План состоял в том, что приятель Карен «найдет» Шэннон, а затем они с Карен разделят денежное вознаграждение. Однако, следуя наводке, полиция нашла девочку в доме сообщника. Ее втиснули в выдвижной ящик диван-кровати.
А вот более типичный пример психологической аутопсии: расследование после смерти эксцентричного американского бизнесмена Говарда Хьюза в 1976 году. Унаследовав в 18 лет отцовский бизнес в Хьюстоне (штат Техас), он к 60 годам стал самым богатым человеком в США. Однако у него развился сильнейший страх перед инфекциями. Он переехал в Мексику, вводил себе кодеин, ходил без одежды, месяцами не стриг волосы и ногти, не принимал ванну, не чистил зубы и проводил по 20 часов в сутки в туалете. Из-за уединенного и странного образа жизни его завещание оспаривалось. Поэтому доктор Реймонд Фаулер, президент Американской психологической ассоциации, проверял, не был ли Хьюз сумасшедшим и не утратил ли связь с реальностью. Он сделал вывод, что, хотя миллионер был психически неуравновешенным и крайне эксцентричным, он всегда знал, что делает, и сумасшедшим его назвать нельзя. Поэтому завещание было признано действительным.
В 1827 году писатель Томас де Квинси в своей статье «Убийство как разновидность изящных искусств» (On Murder Considered as One of the Fine Arts) шутливо предлагает оценивать убийство не с юридической точки зрения, а с эстетической. Что ж, в известном смысле судебный психолог именно этим и занимается. Он пытается нарисовать картину происходящего в чьей-то голове. (Впрочем, скорее, не «он», а «она»: 85 % судебных психологов – женщины.) Прекрасного в этой картине может быть и мало, но это имеет смысл для человека, о голове которого идет речь. И чем лучше мы понимаем странные вселенные иных наших собратьев, тем больше шансов, что примем меры прежде, чем они начнут сеять разрушение.
Глава 12
Зал суда
Обвинению приходится доказывать свой тезис, защите же для победы в суде достаточно посеять сомнение.
Тим Притчард, Observer, 3 февраля 2001 года
Работая адвокатом в течение 13 лет, Фиона Рейтт считала научные доказательства лишь «частью процесса». Но, когда вернулась в университет (в Данди), она стала беседовать с учеными и психологами о том, «как улики собираются на месте преступления, как хранятся, как используются и чем все заканчивается в зале суда». Сейчас, будучи профессором доказательств и социальной справедливости, она изучает превратности, сопутствующие каждому этапу этого пути: «У всех есть свой интерес в том, как используются улики: от момента их обнаружения до судебного процесса». Полиция не всегда изучает улики глубоко, а зачастую лишь тогда, когда надеется с их помощью выстроить обвинение. Прокуроры игнорируют факты, указывающие на невиновность обвиняемого. Адвокаты пренебрегают указаниями на виновность их подопечных и заявляют отвод важным свидетелям. В центре всей этой борьбы находятся сами улики и криминалисты, которые используют все свои умения, чтобы представить и интерпретировать их. Если это выгодно юристу, он сначала дискредитирует показания эксперта, а затем его доброе имя.
Возьмем типичную улику: куртку подозреваемого в убийстве. Эксперт старается как можно быстрее использовать клейкую ленту, чтобы собрать волокна или волосы для анализа. Затем кладет куртку в пластиковый мешок и отсылает в лабораторию, чтобы там ее проверили на наличие кровяных пятен. После необходимых тестов эксперт снова упаковывает куртку и сохраняет ее для последующей демонстрации в зале суда. Если экспертиза не выявит ничего полезного, куртка отправляется на склад. Там она ждет следующего прорыва в науке (например, сверхчувствительного ДНК-профилирования), который позволит снять с нее необходимые данные.
