Рижских евреев оставили жить, их жизнь продолжалась, пусть и в нечеловеческих условиях. Еккельн ее оборвал.
«Самоочищение» Риги
«Задачей полиции безопасности является стимулирование стремления населения к самоочищению, придание этому стремлению нужного направления, — писал Шталекер в своем донесении в Берлин в октябре 1941 года. — …Путем оказания влияния на латышскую вспомогательную полицию удалось организовать еврейский погром, во время которого было разрушено несколько синагог и убито 400 евреев». 400 человек (литовские евреи-беженцы) погибли в одной только синагоге — Большой Хоральной на улице Гоголя, все были заживо сожжены.
В ходе «самоочищения» только в Риге и ее окрестностях за два первых месяца оккупации так называемыми «национальными партизанами» были убиты 6378 евреев (по данным Григория Смирина). Еврейские погромы прокатились в начале войны по всей Прибалтике, на всех территориях, куда незадолго до того по согласованию с Гитлером пришла советская власть. При поощрении и науськивании со стороны айнзатцгрупп. Сами они просто не смогли бы справиться с поставленной задачей, даже с помощью полицейских батальонов. Тогда-то и было принято решение использовать местное население в реализации программы уничтожения.
В сознании людей удачно совместились немецкие пропагандистские установки и бытовой антисемитизм. Да еще миф о засилье евреев в органах госбезопасности, возникший из-за того, что после прихода в Латвию Красной армии бесправные еще недавно евреи стали заметны, заняв немало должностей в новом госаппарате.
На протяжении столетий главным врагом в латышской народной среде считался немец, но за год советской власти у людей изменились представления о добре и зле. Особенно после того, что случилось за неделю до начала войны. В ночь с 13 на 14 июня 1941 года 15 424 человек, или 0,79 % населения Латвии, разбудили, дали меньше часа на сборы и депортировали в отдаленные районы Советского Союза. Не известно, кто из пронацистского подполья попал в списки высылаемых и попал ли вообще. Зато евреи, 1771 человек — при доле 4,8 % в общей численности населения Латвии, — составляли 11,7 % всех депортированных (по данным Александра Дюкова). В основном это были евреи из Риги.
Через три недели пришли немцы. И счет за депортацию был предъявлен евреям — сразу же начались еврейские погромы и разрушение синагог. Особенно отличились юные члены «команды Арайса» — студенты и старшеклассники. Среди них были члены семей депортированных. Белой июньской ночью за неделю до войны они гуляли по городу, не подозревая, что их родителей солдаты заталкивали в грузовики для отправки в Сибирь.
1 июля 1941 года, в день захвата Риги гитлеровскими войсками, здание НКВД (в прошлом — префектуры) было занято одним из отрядов «латышских партизан», которым командовал 31-летний юрист, в прошлом полицейский Виктор Арайс. В тот же день туда явился командир айнзатцгруппы А Вальтер Шталекер. В составе его свиты в роли переводчика оказался Ганс Дреслер, соученик Арайса по елгавской гимназии. Свидетельствуя на процессе Арайса в Гамбурге в 1979 году, Дреслер рассказал о том, как в префектуре кто-то внезапно бросился ему навстречу с объятьями и поцелуями. Это стало началом стремительной карьеры Арайса в СД — меньше чем за год он дослужился до майора. Собственно, он всегда был карьеристом. Виктор пробивался с трудом, вырос без отца, тот в 1914 году ушел на мировую войну и вернулся только после революции, когда сыну было четыре года, через Китай, привез с собой китаянку. После армии поступил в университет, закончил его уже при советской власти.
На гамбургском процессе Арайс поведал о своей вере в коммунизм: «Я получил диплом как советский юрист. Я считал, что это хорошо, и начал верить в то, что большевизм — наилучший строй». Но немецкие учреждения советский диплом не признавали, и в 1944 году он вновь сдал экзамены и получил новый диплом, по-видимому, уже с верой в нацизм. С этой верой он и его команда в 1941 году убивали евреев по всей Латвии.
«Команде Арайса», названной так по имени командира
[6], дали статус отделения вспомогательной полиции. На опубликованный призыв добровольно в нее записываться для борьбы с «темными элементами» откликнулись многие, в большинстве — национал-патриотически настроенная молодежь. Они-то, эти юноши с горящими взорами, в те дни и занимались ночными налетами на квартиры евреев, подожгли Большую Хоральную синагогу.
Особняк на улице Вальдемара
В первую ночь оккупации 28-летнюю Эллу разбудил звонок в дверь. На лестничной клетке стояла группа вооруженных юнцов 16–17 лет во главе с их молодым соседом. Прежде он всегда церемонно здоровался, снимая шляпу. В эту ночь его было не узнать. Сосед объявил, что мужа забирают на работу. «Я видела, что Пинхас старается побороть страх перед неизвестным и держаться бодро. Мы оба пытались в тот миг скрыть нахлынувшее предчувствие, что это навсегда… Больше я его никогда не видела». Лишь после войны узнала, что Пинхаса Медалье, как и многих других молодых евреев, способных оказать палачам сопротивление, в ту же ночь расстреляли.
…Минувшим летом в Риге я подошел к трехэтажному особняку на улице Вальдемара, ныне занимаемому каким-то банком. В этом доме в досоветский период жил еврейский банкир Шмульян, а в июле 1941-го расположилась «команда Арайса». В августе во дворе этого дома Эллу разлучили с матерью. Из-за нее, между прочим, они с мужем в последний момент отказались эвакуироваться — та плохо себя чувствовала. Из этого двора ее увезли на расстрел вместе с другими стариками. А Эллу оставили в застенках особняка.
«…Главари „Перконкрустса“ (среди сообщников Арайса было немало перконкрустовцев — членов националистического антисемитского союза с символом в виде свастики. — Л.С.) затеяли к ночи у себя наверху очередную попойку. Раздавались крики и хохот — там шло буйное веселье. Это не предвещало ничего хорошего. Так прошла пара часов. Вдруг открылась дверь, и вошел полицай. В одной руке у него был электрический фонарик, в другой он держал пистолет. Мутным взглядом обведя всех нас, неподвижно застывших на полу, он высветил девушку с краю, поднял дулом ее голову и потащил с места:
— Ну, ты, давай, живо наверх!
Мольбы, слезы…
— Прекратить шум! — заорал он хрипло. — Будете орать и чваниться, тут же пристрелю, суки! Всех перепробуем!..
Грязно выругавшись, он схватил девушку и выволок за дверь.
…Поволокли еще одну, потом третью, четвертую, пятую… Вскоре они стали возвращаться — в синяках, кровоподтеках, рваной одежде, измученные, истерзанные. Ни на кого не глядя, плача, ничком ложились на пол. Им на смену тут же забирали других. Потом все стихло.
…Настало утро. Нас вывели во двор и отделили восьмерых, которых ночью насиловали пьяные бандиты. Подкатила машина, им приказали туда влезть. В сопровождении нескольких перконкрустовцев девушек увезли на расстрел. Боясь, что немцы их обвинят в осквернении „чистоты арийской расы“, они поспешили скрыть в земле следы ночной оргии… Нас, четверых оставшихся, к полудню повели работать на кухню. С тех пор кухня стала нашим постоянным местом работы…»
