— О жертвах они не задумывались вовсе. Не для того же они перешли к использованию газовых камер, чтобы облегчить страдания жертв. Да, думали о себе. Использование газовых камер снимает с тебя ответственность. Газовая камера не столь травмирующе действует на палачей. Если ты, конечно, не садист и не заглядываешь в окошечко.
— Садистов среди них тоже хватало, расстрелы были прямо-таки разгулом садистов. Насколько обоснованно было его беспокойство за остальных?
— Естественно, это было испытанием для эсэсовских солдат, в особенности если речь шла о расстреле женщин и детей. Психиатр, имевший дело с немецкими солдатами, назначенными расстреливать гражданских жителей, оценил, что 20 % солдат испытывали депрессию, нарушения сна, другие — жаловались на рвоту и другие желудочно-кишечные нарушения. Исследование ветеранов вьетнамской войны показало, что 30 % из них страдали от проблем, вызванных их собственными насильственными действиями.
«Славная страница нашей истории»
«Я хочу поговорить здесь с вами со всей откровенностью об очень серьезном деле, — такими словами спустя два года, 4 октября 1943 года, в Познани Гиммлер обратился к соратникам, эсэсовцам из айнзатцгрупп. — Между собой мы будем говорить совершенно откровенно, но публично никогда не будем упоминать об этом… Я сейчас имею в виду эвакуацию евреев, истребление еврейского народа».
К этому моменту была уничтожена большая часть из 6 миллионов убитых. Слушавшие Гиммлера в зале люди знали, о чем им говорят.
Он продолжал: «„Еврейский народ будет искоренен“, — говорит каждый член нашей партии. И это вполне понятно, ибо записано в нашей программе. Искоренение евреев, истребление их — мы делаем это. И вот они приходят — 80 миллионов честных немцев, и у каждого есть свой порядочный еврей. Конечно, все другие — свиньи, но данный еврей — первосортный еврей. Ни один из тех, кто так говорит, не видел и не переживал этого. Большинство из вас знает, что такое 100 трупов, лежащих рядом, или 500, или 1 тысяча лежащих трупов. Выдержать такое до конца и притом, за исключением отдельных случаев проявления человеческой слабости, остаться порядочными людьми — вот что закаляло нас. Это славная страница нашей истории, которая не написана и никогда не будет написана».
«Выдержать такое до конца…» Сам-то Гиммлер не мог. Откуда ж тогда такой проникновенный тон и разговор со знанием дела? Оказалось, эта часть речи Гиммлера является не чем иным, как плагиатом. Как обнаружила Елена Сьянова, рейхсфюрер позаимствовал ее у погибшего к тому моменту еккельновского друга и покровителя Теодора Эйке из его «лекции для рыцарей», предназначенной для курсов «повышения квалификации» эсэсовцев.
Палач с нарицательным именем
Одним из тех, кто мог слушать речь Гиммлера в Познани, был субъект, чье имя в том же 1943 году стало нарицательным: «Пусть знают кристманы, герцы, кровавые палачи из зондеркоманды СС 10а, что им не уйти от расплаты», — это дикторский текст из документального фильма о проведенном в Краснодаре первом в истории судебном процессе над нацистами.
Доктор права Курт Кристман — оберштурмбанфюрер СС, организатор массовых казней в Краснодаре, Ейске, Новороссийске. В 1967 году, 16-летним, я узнал о нем из книги Льва Гинзбурга «Бездна», и это имя надолго застряло в моей памяти. И в июле 1943-го во время Краснодарского процесса, и когда я читал о нем, Кристман был на свободе. Только 19 декабря 1980 года суд присяжных земельного суда в Мюнхене отправил его в тюрьму за военные преступления.
У Кристмана была сходная с Еккельном черта, отмеченная, как сказано в «Бездне», «одним человеком, хорошо знавшим „дело Кристмана“». Вот как этот человек (очевидно, сотрудник КГБ, знакомивший Льва Гинзбурга с материалами дела в архиве) объяснял «личное участие Кристмана почти во всех расстрелах и повешениях: казнь ему была дорога как завершение разработанной и осуществленной по его разработке операции, и, как истинный творец операции, он наслаждался конечным ее результатом».
Недавно мне на глаза попал судебный приговор (его осудили к 10 годам тюрьмы), из которого я узнал, что Кристман стал палачом по собственной воле, напросившись из тыла в айнзатцкоманду. Он руководил гестапо в Зальцбурге, а обычно туда направляли по разнарядке полицейских рангом пониже.
«Хотя обвиняемый не имел военной подготовки, он, тем не менее, выразил Гейдриху, с которым встретился на полицейском первенстве по лыжам весной 1942 года, желание быть направленным на Восточный фронт, — говорится в приговоре по „делу Кристмана“. — …Из честолюбия и карьерных соображений он стремился получить также военные награды. Особенно он хотел иметь Железный крест I степени, который он как руководитель гестапо в Зальцбурге получить не мог». В июле того же года Мюллер вызвал Кристмана в Берлин и сообщил о назначении начальником зондеркоманды СС 10а. Когда он был ее начальником, «с помощью газового автомобиля было проведено несколько, по крайней мере две казни, количество жертв каждый раз составляло минимум 30 человек. В одной из них обвиняемый лично руководил акцией по газации».
Отто Олендорф, напротив, стремился как можно дольше оттянуть исполнение приказа о его переводе в айнзатцгруппу, его даже коллеги обвиняли в малодушии. Так что не все туда стремились, но в убийц превратились все. Некоторые — не сразу, постепенно. Многие поначалу не знали, что от них потребуют убивать.
По словам Штреккенбаха, в течение 1942 года 7 тысяч сотрудников полиции безопасности направили на оккупированные территории — так Гиммлер хотел усилить свое влияние на оккупационную администрацию. Практика прошлых войн такого не знала. По мнению Штреккенбаха, это «разлагало полицейский аппарат».
Глава 13
«Те, кто не забыл»
75 лет назад, вечером 29 ноября 1941 года, из Рижского гетто выехал шикарный автомобиль, в багажнике которого затаилась молодая красивая женщина. За рулем сидел мужчина в кожаной куртке с эсэсовскими нашивками. Его лицо было известно каждому рижанину, то был едва ли не самый известный человек в Латвии, героический летчик, чей портрет не сходил со страниц газет. Эта узнаваемость позже сыграла с Гербертом Цукурсом злую шутку.
В ту кровавую ночь члены латышской вспомогательной полиции шли от дома к дому, будили евреев и выгоняли на улицу. Тех, кто отказывался выходить, расстреливали на месте. Узников гетто заставляли строиться в колонны по тысяче человек, пятеро в каждом ряду, и утром с интервалом в полчаса выводили через проходы в ограде умирать в Румбулу. За два дня на станции с этим названием были расстреляны почти все рижские евреи общим числом около 27 тысяч. Спаслись совсем немногие, в их числе Мириам Кайцнер, та женщина из автомобиля. После войны она жила в Бразилии. Там же, где Герберт Цукурс — до дня своей смерти в 1965 году от руки агента МОССАДа в Монтевидео.
Споры о Цукурсе не смолкают в Латвии много лет. Сам слышал, как с пеной у рта доказывали: одни — что он был национальным героем, другие — что кровавым палачом. Одни ссылались на показания свидетелей, как Цукурс лично убивал отставших от колонны стариков и отнимал младенцев у матерей, другие все отрицали, упирая на то, что он был всего лишь завгаром в полиции и ничем таким заниматься не мог. Одни уже в наши дни выпускали памятные почтовые конверты с его изображением и ставили мюзикл «Цукурс. Герберт Цукурс», другие — на подступах к театру в Лиепае (где одна из улиц названа именем «героя») пугали нарядную публику разбросанными по асфальту окровавленными куклами с желтыми звездами Давида.
