«Ее заметил эсэсовец высокого ранга, один из руководителей акции. Им оказался Карл Егер… Вероятно, мужчину словно поразило молнией…» Было это при следующих обстоятельствах. Вместе с другими евреями, которых обнаружили на территории Большого гетто после акции, ее отвели на Старое еврейское кладбище, чтобы расстрелять. Тут-то она и попалась на глаза Егеру. Егер взглянул на часы и скомандовал: «Акция закончена». Расстрел не состоялся. Избежавших расстрела отправили в Малое гетто.
Ее же Егер перевез к себе домой. «Тамара жила у Егера как любовница, официально — прислуга. Он снабдил ее необходимыми документами».
Карл Егер, это имя было мне знакомо. Командир айнзатцкоманды, орудовавшей в Литве, часто упоминается в исторических трудах, поскольку составленный им отчет — «Отчет Егера» — наиболее точный из сохранившихся отчетов о деятельности айнзатцкоманд. За период со 2 июля до 25 ноября 1941 года, говорится в отчете, ликвидированы 136 423 еврея (46 403 мужчины, 55 556 женщин и 34 464 ребенка). Господин доктор (ему нравилось, когда к нему обращались так, а не по званию, он был доктором права) любил точность. Сохранилась его характеристика, где наконец-то я встретил слово «нордический», правда, безотносительно к характеру: «Рост высокий, телосложение стройное, атлетическое. Внешний облик — нордический. Черты характера: открытый, честный, верный, надежный, скромный».
Я уже представлял себе, как он одной рукой перебирает кудри Тамары, а другой — подбивает цифры убитых ее соплеменников, но оказалось, это не тот Карл Егер, а другой — его полный тезка. Спаситель Тамары был моложе и пост занимал пониже, но не такой уж маленький — он был адъютантом Еккельна.
Но не мог же эсэсовский офицер открыто жить с еврейкой. Чтобы легализовать ее, он выправил документы на русскую фамилию, а потом приказал зависимому от него 60-летнему адвокату Дзенису фиктивно жениться на ней. Жила она по большей части у своего господина. «Тамара чрезвычайно боялась Егера и рассказывала, что человек этот не в своем уме, истеричный, с глубокими депрессиями, к тому же начал жутко пить». Впрочем, по рассказам Валентины, Тамара «думала, что Егер по своей природе бесчеловечным не был, потому так и мечется».
Формальный муж тоже был не сахар, к тому же иной раз (в дни, когда Егер был в отъезде и Тамара жила у него в квартире) тоже заявлял на нее требования. Как рассказал мне Вестерман, «Егер держал Дзениса за одно место», поскольку тот был замешан в нелегальном бизнесе по поиску припрятанных ценностей в бывших еврейских домах и квартирах.
В последующие годы, когда евреев в Риге уже практически не было, полиция все еще выслеживала скрывавшихся. Егер иногда в пьяном виде проговаривался о готовящихся рейдах, и Тамара, когда могла, предупреждала жертвы через работавших в мастерских евреев, оставленных в живых для обслуживавания немцев.
Возможно, Еккельн, сам пьяница, не пожелал иметь еще одного пьющего под боком и спровадил Егера в Прагу.
Тамара же после освобождения Риги была арестована за пособничество. Но, как ни искали следователи, вменить ей ничего не смогли, а придумывать, видно, не захотели. Нельзя же было отдавать под суд за одно только сожительство с эсэсовцем. В ее следственном деле есть приписка, что ввиду отсутствия достаточных доказательств ее дело передается не в суд, а в особое совещание НКВД, которое и приговорило женщину к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Уже в 1949 году Валентина встретила ее в Риге. В 1963 году Тамара добилась реабилитации и в 1968-м эмигрировала в Израиль, а оттуда — в ФРГ. Как говорили в Риге ее подруги, «уехала к своему немцу». Впрочем, этот слух (о «своем немце») ничем не подтвержден. Что было с Егером после войны, не известно, мне, во всяком случае, не удалось найти его следов. Что же касается его однофамильца, «настоящий Егер» жил под своим же именем неподалеку от Гейдельберга, был арестован лишь в 1959 году и повесился у себя в камере.
Со слов Валентины, в Германии Тамара в очередной — четвертый — раз вышла замуж, в очередной — развелась и закончила свои дни в середине 10-х годов нынешнего века в комфортабельном доме для престарелых.
А могло быть так
Автор «Бездны» Лев Гинзбург встретился с ее персонажем — бывшим начальником зондеркоманды СС 10а Кристманом — через 20 лет после войны. Тот, естественно, ничего не помнил, пришлось писателю самому попытаться реконструировать, каким он был когда-то.
«И вновь я думаю о Краснодаре, о Кристмане и о том, почему, собственно, на каком основании в угловом розовом доме, в чужой стране, в чужом кабинете должен был восседать за длинным столом маленький тонкогубый человек с большими мясистыми ушами, и какой смысл, какое значение и какая польза в том, что он умел пронзать, просверливать собеседника взглядом — качество, которое в нем особенно ценило начальство и женщины… Сейчас такой „персонаж“ в такой форме — ерунда, кукла, бутафория, фигура из кинофильма или театральной постановки, между тем было время — перед ним трепетали и каблуками „выклацывали“, и личный повар Бруно пек ему торты, и на допросах в огромном его кабинете харкали кровью арестованные, а на третьем этаже, в верхней комнате, сидела, ждала вечера наложница Томка, и два пса у него было громадных, две овчарки…»
Эту длинную цитату я привел потому, что Лев Гинзбург встретился и с той самой Томкой, слушал, как она сокрушается: «…А сам имел жену в Германии, дочь-школьницу! Я узнала от Бруно, из разговоров, такой факт, что Кристман поехал в деревню на операцию, взял двух девочек, поиздевался над ними и расстрелял».
«…Передо мной стояла высокая, сутулая и немолодая женщина в черном пальто, повязанная платком, в больших зимних, похожих на мужские, ботинках, и во всем ее облике было что-то мужское, солдатское: большие, длинные руки, и грубые, красные пальцы, и широкий, почти солдатский шаг… Томка за свою службу у Кристмана (ведь она с зондеркомандой прошла до самой Италии) отбыла в свое время „срок“. Вот в чем, между прочим, состояла расплата за те годы, которые Томка провела вместе с Кристманом, хоть и не по своей воле, а все же провела, и за то, что пока там, в подвале, расстреливали ее сверстников и сверстниц, она в своей комнате на третъем этаже сидела, ждала возвращения Кристмана из подвала… Томка сидит напротив меня, жалкая коллаборационистка, мусор войны… Папироска у нее погасла, и сама она погасшая, усталая — измотал ее этот рассказ. И вовсе она теперь не Томка, а Тамара Даниловна».
А могло быть и так
«В апреле месяце 1943 года из города Риги прибыли большие крытые автобусы (два) в Саласпилский лагерь, и с ними приехали три человека офицеров СД, которые по прибытии в лагерь выгнали из барака всех молодых девушек и женщин и приступили к „просмотру“ последних. Отобрав наиболее красивых и сложенных по телосложению в отдельную группу, — произвели им медицинский осмотр, насильно (так же, как и отбирали) чисто одели в пальто и платье после расстрелянных евреев и отправили в Ригу в дом терпимости на Парковую улицу. О том, что все девушки были отобраны и направлены в дом терпимости, рассказала девушка Аболтиньш, которая бежала из этого дома и вновь попала в Саласпилский лагерь» (из показаний свидетеля Яниса Каулиньша на Рижском процессе).
