– Он ударил тебя по лицу?
– Да. Размахнулся и ударил. Я отшатнулась…
– И тут появилась Галина Васильевна и изо всех сил толкнула Сергея в грудь так, что он не удержался и перелетел через перила, да?
– Нет, – так же равнодушно возразила Арина. – Нет, это я его толкнула.
Лена тяжело вздохнула. Этот разговор не приведет никуда, она поняла это, едва Арина переступила порог кабинета. Она будет стоять на своем и не отступит.
– У меня есть чистосердечное признание Галины Васильевны Красиной в том и о том, что это она толкнула своего сына.
– Порви его, – чуть оживилась Арина. – Я очень прошу тебя, Лена, пожалуйста, ради моего ребенка – порви эту бумагу. Галина Васильевна ни в чем не виновата, это все я. Сделай, как я прошу, так будет лучше для всех. Ты сама сказала – это убийство по неосторожности, не дадут большой срок, и отбыть его будет куда легче мне, чем Галине Васильевне. Я очень тебя прошу, умоляю!
– До двух лет, – проговорила Лена, глядя ей в глаза. – Ты готова потерять два года жизни сына?
– Раньше ты обещала семь, – печально улыбнулась Арина. – А два я как-нибудь переживу.
– Ну, как знаешь, – вздохнула Крошина, признавая поражение. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Все деньги Сергея унаследует Гарик. Им будет, на что жить, пока я не вернусь, – проговорила Долженкова. – Я знаю, что Сергей составил завещание в пользу сына. Я не против.
– Почему ты думаешь, что все перейдет сыну?
– Я сама так решила. Мне хотелось, чтобы Сергей не думал, будто я с ним ради денег. Мы сделали это как раз после того, как он потребовал подтвердить отцовство. Я настояла на том, чтобы Сергей написал завещание и оставил все Гарику.
– И теперь об этом лучше вообще ничего и никому не говорить. Это дружеский совет – иначе тебя могут заподозрить в умышленном убийстве, а это уже совершенно другая история.
– Я никому не скажу. Но поверь – из-за денег я никогда не смогла бы поднять руку на Сергея. Нет.
Лена поднялась, поправила юбку:
– Мне пора. Дело закрыто и будет передано в суд. Держись, Арина.
– А у меня нет другого выхода, – улыбнулась Долженкова, тоже вставая. – Я нужна им всем – маме, Гарику и Галине Васильевне.
Эпилог
В конце августа Лена ухитрилась посадить огромную занозу в ладонь, пытаясь покрыть лаком балконную обшивку. Огромного размера щепка вошла под кожу так глубоко, что вынуть ее самостоятельно Крошина не смогла и поехала в больницу. В приемном покое ей вытащили щепку, промыли рану, наложили даже пару швов и, укрыв все тугой повязкой, отпустили домой. Лена, у которой после всех манипуляций здорово закружилась голова, вышла в больничный парк и решила отсидеться какое-то время на лавке, чтобы не вести машину в таком состоянии и не создавать угрозы для безопасности окружающих. Облюбовав лавку в самом дальнем углу парка, там, где находился давно не работающий фонтан, выложенный бледно-голубой мелкой плиткой, она удобно устроилась под густым кустом уже отцветшего жасмина и закрыла глаза. Сразу подкатила тошнота, замелькали черные мушки, и Лена невольно ухватилась руками за сиденье лавки, охнув от боли в забинтованной руке.
– Как же я поеду-то? Даже не подумала, что придется зашивать, а на обезболивающее я реагирую не очень… – пробормотала она, прижав больную руку к груди.
В это время где-то за кустами послышался старческий женский голос:
– Ты продолжаешь издеваться надо мной? Я не могу, мне больно!
– Не преувеличивай. У тебя все в порядке, и врач велела гулять с каждым днем все больше. Только так ты сможешь ходить нормально.
– Ты неблагодарная дрянь! Ты не веришь мне!
– Хватит, мама. Я больше не позволю тебе прикрываться болезнью, которой у тебя нет. Давай сделаем еще кружочек. Вот и молодец, вот и хорошо. Видишь, получается. Молодец, мамочка, просто молодец!
Лена, прислушавшись, вдруг поняла, что это гуляют по парку Ирина Яровая и ее мать. Она аккуратно выглянула из своего убежища – так и было, по асфальтированной дорожке, медленно переставляя перед собой ходунки, тяжело передвигалась пожилая женщина в теплом больничном халате и войлочных ботинках, а рядом с ней шла Ирина в спортивном костюме и стареньких кедах.
«Надеюсь, у них все наладится», – подумала Лена, провожая их взглядом.
Андрей нашел знакомого в одном из приютов, и Ирине с матерью там выделили комнату на то время, пока будут идти суды по возврату недвижимости. Удивительным образом в это дело вдруг вмешалась Наталья Ивановна Крошина, предложив свои услуги адвоката совершенно бесплатно. Лена не стала заострять на этом внимание и вообще никак не дала матери знать, что думает об этом, но в душе была ей благодарна.
Закрыв оба дела, Крошина почувствовала себя свободнее, хотя, разумеется, в работе находилось еще несколько – начальство решило, что время, отведенное ей «на раскачку», закончилось, и пора работать с полной нагрузкой. Лена и не возражала – она снова была там, где и должна была быть, и никакие трудности ничего изменить уже не могли.
Арину Долженкову осудили на два года принудительных работ с отбыванием в колонии-поселении, и это было куда лучше заключения. Свекровь часто ездит к ней на свидания, привозит сына, и отношения их стали еще крепче.
По делу банды экстрасенсов все обвиняемые получили солидные сроки, а центр экстрасенсорики был закрыт и переоборудован под образовательный клуб для пенсионеров.
Воронкова получила роль в фильме вместе с предложением руки и сердца от режиссера Гладышева. Первое Юлька восприняла как победу, от второго же отказалась, удивив всех знакомых и дав пищу для сплетен в желтой прессе. Рекламе фильма это, конечно, способствовало, а вот развитию отношений с Гладышевым – вряд ли, но Юлька всегда умела отделять работу от личной жизни.
Голицын перебрался в столицу, о чем Лена узнала совершенно случайно из его интервью в журнале. Как ни смешно, статья была иллюстрирована фотографиями работы Кольцова, что, разумеется, не украсило ее, а, скорее, наоборот. Снимать людей Никита так и не научился, а потому Голицын на его фотографиях выглядел гораздо хуже, чем в жизни. Лена не испытала совершенно никаких эмоций по этому поводу – ни положительных, ни отрицательных. Слишком мало места занимал Павел в ее душе.
Зато когда Паровозников вдруг решил уйти в частное сыскное агентство, Крошина закатила ему настоящую истерику, чем быстро убедила Андрея изменить решение.
– Никогда бы не подумал, что так много значу в твоей служебной жизни, – фыркнул он, вытирая слезы с Лениных глаз.
– Не обольщайся. Просто я пытаюсь не дать тебе совершить ошибку, которую когда-то совершила сама. Ну, и потом – ты мне необходим, – улыбнулась она, уткнувшись лбом в его плечо.
– Будем считать, что я этого не слышал, потому что потом ты будешь жалеть о сказанном.
