Во время ссоры я теряюсь, у меня перехватывает дыхание, мозг не получает кислород, я делаюсь неспособной последовательно и логически аргументировать. Я стала довольно нелепо защищаться, уточняя деталь, как если бы это было самым главным:
– Я работала на предприятии в службе общественного контроля, а не в маркетинге. Это совсем другое.
Я бы объяснила Л., о чем идет речь, чтобы отвлечь ее, но Л. отложила нож и скрылась. Она отсутствовала несколько минут, из ванной доносился звук льющейся воды.
Когда она вернулась, мне показалось, что она плакала.
Что за ерунда? С чего бы Л. быть настолько заинтересованной в моей будущей книге? Она слегка коснулась своих щек румянами и заколола волосы. Надела жилетку поверх блузки. Я заговорила тихим, успокаивающим голосом:
– Понимаешь, вымысел, автобиографическое произведение для меня никогда не является ни принятым решением, ни претензией на что-то, ни даже намерением. На крайний случай, это результат. На самом деле, мне кажется, я не слишком отчетливо представляю границы этих понятий. Мои выдуманные истории всегда такие же личные, интимные, как другие. Иногда, чтобы изучить материал, требуется искажение. Главное – достоверность поступка, я хочу сказать, его необходимость, отсутствие расчета.
Я не находила правильных слов. Я понимала, что в глазах Л. демонстрирую досадную наивность. Я была потрясена. Мне бы хотелось продолжать, защитить себя. Но в этом споре лицом к лицу было что-то, что лишало меня такой возможности.
После короткого молчания она подлила масла в огонь:
– Я не о том. Это ты об этом говоришь. Мне плевать на коды, пакты, этикет. Я тебе толкую о поступке. О том, что приковывает тебя к столу. Я говорю о причине, которая на долгие дни привязывает тебя к стулу, как собаку на цепь, хотя никто не заставляет.
– Ну и?
– И вот этого ты не можешь не знать.
Я не знала, что сказать.
Я уже не понимала, ни о чем мы говорим, ни с чего все началось.
Л. снова взялась за приготовление ужина. Я смотрела, как она вытирает только что вымытые овощи. Я чувствовала, что ей приходится делать над собой усилие, чтобы замедлить свои движения, войти в ритм, доказывающий, что она успокоилась и что все это не имеет никакого значения. Я наблюдала за Л., с какой стремительностью она перемещалась по сравнительно тесному пространству, как огибала барную стойку, открывала шкафчики, прикасалась к предметам, углам, краям. Ее движения выражали беспричинную поспешность, нетерпение. Л. бросила овощи в вок с кипящим маслом.
Она взяла нож, которым воспользовалась, чтобы нарезать их, сунула его под воду, осторожно провела по лезвию намыленной губкой, а затем вытерла полотенцем. Она убрала его в ящик, достала пакет орехов кешью и высыпала их в небольшую миску. Не глядя на меня, она снова заговорила:
– Я знаю, что такое твоя сокровенная книга. Я знала это с самого начала. Я поняла это, как только впервые увидела тебя. Ты носишь это в себе. Мы носим это в себе. Ты и я. Если ты это не опишешь, оно поймает тебя.
* * *
Назавтра после того ужина от Л. не было никаких известий.
Л. на несколько дней исчезла из моей жизни, создав, таким образом, нечто вроде перерыва, передышки, к чему я оказалась не готова.
Мне недоставало Л. Думаю, мне даже казалось, хотя это было совершенно бессмысленно, что она меня наказывает. Я несколько раз пыталась до нее дозвониться, оставила пару сообщений, на которые она не ответила.
В следующие выходные Луиза и Поль уехали на каникулы, каждый со своими друзьями. Поль жил в палатке в Бретани, Луизу пригласили на юг. В тот же вечер курьер доставил мне великолепный букет с запиской от Л., точные слова которой я забыла. Смысл записки сводился к тому, что она извинялась за несдержанность, сожалела о своей горячности в споре. Чтобы успокоить ее, я отправила ей смс.
Я осталась в Париже одна и с нетерпением ожидала возвращения Франсуа, который собирался на две недели прилететь во Францию перед новым долгим пребыванием в Штатах. Я знала, какое значение имеет для него этот документальный сериал, как он мечтал о нем. Мы вдвоем обсуждали предстоящую нам долгую разлуку. Я ободряла его перед отъездом. Франсуа никогда не обсуждал, ни сколько времени я посвящаю процессу письма, ни мой образ жизни.
Как только он приехал, мы тут же отправились в его загородный дом.
В предыдущие годы, когда ему стало поступать множество разных предложений, в прямо пропорциональном «отступательном» движении Франсуа постепенно сосредоточился на своей территории, в этом доме, который избрал, чтобы укорениться здесь, на ровной и скользкой поверхности мира.
В тот день, когда мы с Франсуа познакомились и пили «Маргариту», облокотившись на барную стойку какого-то провинциального ночного заведения, он рассказал мне об этом доме, расположенном недалеко от Парижа, где как раз кипела работа. Он признался мне, насколько важной, почти жизненно важной стала для него необходимость побыть в тишине, в отдалении. Я без обиняков ответила, что ненавижу деревню. Что, по мне, она не имеет ничего общего с природой. Нет, я ничего не имею против, дело в другом. Деревня была для меня синонимом отчужденности, содержала понятие, неотделимое от опасности. Деревня ассоциировалась со страхом и представлением о заточении.
Я вообще не помню этого разговора. Франсуа позже признался, насколько его мои слова вывели из равновесия. Мы явно находились в стадии обольщения друг друга, и он никогда такого не видел, чтобы тот, кому предстояло начать игру, не уважал кодов, не искал совпадений или общих точек, а, напротив, подчеркивал противоречия и несходства. Несмотря ни на что, мы все же нашли точку соприкосновения, когда речь зашла о тех песнях, которые мы слушали в эпоху Хит-FM (мы составили целый список хитов того лета, это нас обрадовало).
Я могла бы рассказать, как впервые приехала в Курсей, почти три года спустя после первого разговора, и о странном пути, который в конечном счете привел меня к этому мужчине (а его ко мне). Я, кстати, уже рассказывала об этом Л. по ее просьбе вскоре после нашего знакомства. Л. никогда не скрывала, что наш союз представляется ей странным. Кстати, я думаю, она употребила именно это слово (она не сказала «ваша пара», или «пара, которую вы образуете», или «ваша любовь»). В ее устах это звучало как союз карпа и кролика. Мне всегда казалось, что Л. заинтригована отношениями, которые мы с Франсуа поддерживаем, и она выражала по этому поводу некоторую озадаченность. И не она одна. Мне понадобилось много времени, чтобы понять и, разумеется, согласиться с тем, что, несмотря на мои собственные предубеждения, у нас с Франсуа много общего. Поначалу я постаралась систематизировать то, что нас противопоставляло, отличало, постаралась привыкнуть к тому, что наши миры не пересекаются, или что если и существует между ними какое-то пересечение, то оно случайное и временное. Позже, когда я получила доступ к его личности, когда наконец поняла, что он за человек, что им руководит, что его воодушевляет, откуда берется его энергия и в чем его слабые места; когда я стала способна видеть сквозь маску, порой открытую и цивилизованную, порой высокомерную и далекую, которую он представлял миру, я поняла, какая любовь может родиться из нашей встречи, и перестала бояться.
