Джоджонах устремил взгляд туда, куда смотрел капитан, — в пелену тумана. Он чувствовал: что-то здесь не так, словно произошел какой-то сбой во внутренних ощущениях. Он простоял довольно долго, пытаясь разобраться и сориентироваться по солнцу, едва просвечивавшему впереди.
— Мы подходим к восточному берегу, — наконец объявил магистр, поворачиваясь к Альюмету. — Но ведь Палмарис лежит на западном.
— Я решил сберечь вам несколько часов и избавить от утомительного плавания на переполненном пароме, — пояснил Альюмет. — Хотя сомневаюсь, чтобы какой-нибудь паром решился плыть в таком мраке.
— Капитан, но ведь не стоило из-за меня…
— Пустяки, друг мой, — ответил Альюмет. — Нам все равно не разрешат зайти в палмарисский порт, пока не рассеется туман. Поэтому, вместо того чтобы встать на якорь, мы решили завернуть в Эмвой. Пусть там причал поменьше, зато правила помягче.
— Вижу землю! — раздался крик с мачты.
— Подходим к эмвойскому причалу! — подхватил другой.
Джоджонах взглянул на Альюмета, который лишь улыбнулся и подмигнул магистру.
Вскоре «Сауди Хасинта» плавно причалила к берегу, и проворные матросы быстро выбросили канат и привязали корабль к причальной тумбе.
— Желаю вам доброго пути, магистр Джоджонах, — сказал на прощание Альюмет, помогая ему спуститься по сходням на берег. — Пусть утрата досточтимого Добриниона укрепит всех нас.
С этими словами капитан крепко пожал Джоджонаху руку, и магистр повернулся, готовый ступить на пристань.
На последней ступеньке он вдруг задержался. Внутри его происходила отчаянная борьба совести с благоразумием.
— Капитан Альюмет, — наконец позвал он, поворачиваясь назад.
Джоджонах заметил, что матросы тоже подняли головы. Он понимал: они услышат каждое его слово, но это не остановило магистра.
— В грядущие месяцы ты, скорее всего, услышишь о человеке по имени Эвелин Десбрис. Брат Эвелин был монахом в Санта-Мир-Абель.
— Такое имя мне неизвестно, — ответил капитан Альюмет.
— Ты о нем обязательно услышишь, — с убеждением сказал Джоджонах. — И услышишь отвратительные истории об этом человеке. Будут говорить, что он — вор, убийца и еретик. Ты услышишь, как неоднократно его имя будут предавать проклятию.
Капитан Альюмет молчал. Джоджонах тоже приумолк; слова давались ему с трудом.
— Но говорю тебе со всей откровенностью, — продолжал магистр, понимая, что сейчас он переступает очень тонкую грань. Он опять замолчал, с трудом проглатывая слюну, — Эти истории — ложь. Либо их станут рассказывать так, чтобы опорочить брата Эвелина. Уверяю тебя, все поступки этого человека были продиктованы совестью, а совесть его всегда вдохновлялась свыше. Не побоюсь сказать, что она вдохновлялась Богом.
Матросы пожали плечами, посчитав, что к ним эти слова не имеют никакого отношения. Но капитан Альюмет почувствовал, как тяжело дается Джоджонаху каждое слово, и понял, что для магистра настал поворотный момент в его жизни. Бехренец был достаточно проницательным, чтобы понять: истории об этом не известном ему монахе действительно могут иметь какое-то отношение к нему самому и ко всем, кто связан с Абеликанской церковью. Капитан кивнул в ответ.
— Никогда еще в недрах Абеликанской церкви не появлялось столь честного и достойного человека, как Эвелин Десбрис, — твердо произнес Джоджонах и сошел с трапа «Сауди Хасинты».
Он понимал, чем рискует. Может случиться, что однажды корабль зайдет в Санта-Мир-Абель, и капитан Альюмет, а скорее — кто-нибудь из матросов, слышавших слова Джоджонаха, заведет разговор с монахами или даже с самим отцом-настоятелем Марквортом. Глупо было бы теперь пытаться как-то смягчить сказанное или, хуже того, отказаться от своих слов. Он сказал об Эвелине во всеуслышание. Значит, так тому и быть.
Слова, произнесенные Джоджонахом, продолжали звучать в его ушах, когда он шагал по Эмвою. Душу магистра переполняли сомнения. Джоджонаху удалось найти повозку, направлявшуюся на восток. Возница оказался членом церкви и, подобно капитану Альюмету, человеком дружелюбным и щедрым. И все же, когда через три дня они расстались в нескольких милях от ворот Санта-Мир-Абель, Джоджонах не решился рассказать ему правду об Эвелине.
Сомнения магистра рассеялись лишь тогда, когда впереди выросла громада монастыря. Санта-Мир-Абель был внушительным и впечатляющим местом с его древними крепкими стенами, являвшимися как бы продолжением прибрежных гор. Всякий раз, когда Джоджонах глядел на монастырь издали, он вспоминал о долгой истории церкви, о традициях, сложившихся задолго до Маркворта и доброго десятка отцов-настоятелей, правивших до него. И вновь у Джоджонаха появилось ощущение, словно над ним парит ясно осязаемый дух Эвелина. Сомнения сменились желанием проникнуть как можно глубже в прошлое ордена и узнать, как все происходило многие века назад. Магистр Джоджонах не верил, что церковь в ее нынешнем состоянии могла бы сделать свое учение господствующим. Сегодня люди приходили в церковь по привычке, становились «верующими», поскольку таковыми были их отцы, деды, прадеды и так далее. Таких, как Альюмет, обратившихся к вере по велению сердца, а не по привычке, были единицы.
Но не могло же быть так в те давние, изначальные времена, — рассуждал Джоджонах. И если бы горстка людей сегодня приняла сердцем вероучение современной церкви, им бы ни за что не удалось построить громадное и впечатляющее здание Санта-Мир-Абель.
Воодушевленный своим новым пониманием, магистр Джоджонах подошел к массивным воротам монастыря. Здесь он провел две трети своей жизни. Но сейчас это место казалось ему лишь красивой декорацией. Он пока еще не нащупал истину, однако с помощью духа Эвелина, направлявшего его действия, намеревался ее отыскать.
ГЛАВА 20
ПО СЛЕДУ
Оставив позади знакомую и до недавнего времени вполне безопасную жизнь в Палмарисе, Коннор Билдеборох не испытывал ни малейшего волнения. Он часто бывал в глуши северных земель и потому не сомневался, что сумеет избежать любых неожиданностей, связанных с враждебными тварями. А их в этих местах хватало. Но великанов со смертоносными булыжниками почти не осталось; что же касается гоблинов и поври — лошадей у них отродясь не было, и потому им просто не угнаться за быстроногим Грейстоуном.
Когда Коннор, отдалившись от Палмариса миль на тридцать, остановился на ночлег, он и тогда особо не тревожился. Прятаться он умел, а летом можно обойтись и без костра. Он устроился под густыми ветвями какого-то кустарника. Рядом пасся Грейстоун, изредка нарушая тишину негромким ржанием.
Следующий день и ночь также прошли без треволнений. Коннор избегал ехать прямо по дороге, но с пути не сбивался и двигался достаточно быстро.
Настал третий день путешествия. Когда расстояние, отделявшее Коннора от Палмариса, перевалило за сотню миль, ему попались развалины крестьянского дома и амбара. Для опытного следопыта не составило труда понять, что в минувшие дни здесь побывало не менее двух десятков гоблинов. Однако куда они направились, сказать было сложно. Эта неопределенность, а также низкие тучи, предвещавшие дождь, заставили молодого аристократа не мешкая продолжить путь. Он избрал легкую дорогу и где-то под вечер догнал отряд гоблинов. К этому времени пошел легкий дождь. Хорошо хоть, что отряд состоял из одних гоблинов. Но в своих предположениях Коннор ошибся: гоблинов было в два раза больше — вооруженных и обладающих неким подобием боевой дисциплины. Они двигались на северо-запад, и Коннор счел благоразумным поехать вслед за ними. Если слухи верны, тогда, глядишь, эти придурковатые твари выведут его к отряду, действующему на севере, и к тому человеку, который владеет силой магических камней.
