Глава IV. Молниеносная война: от Требии до Канн
На первом этапе этого предприятия Ганнибал употребил свой стратегический гений главным образом на запутывание следов и захват противника врасплох. Мы помним, что П. Корнелий Сципион после короткой стычки с одним из отрядов Ганнибала, убедившись, что карфагеняне двинулись вверх по течению Роны и направились в сторону Альп, не стал их преследовать. Оставив основные силы своей армии брату Гнею, который в соответствии с первоначальным планом получил приказ вести ее в Испанию, Корнелий Сципион срочно вернулся в Пизу, сделав по пути краткую остановку в Генуе (Полибий, III, 56, 5; Тит Ливий, XXI, 32, 5; 39, 3). Пока карфагенский полководец пробирался со своими солдатами узкими альпийскими долинами, Сципион успел пересечь Этрурию, принять командование малоопытным войском преторов Л. Манлия Вулсона и Г. Атилия Серрана, все еще не оправившимся после поражения, которое нанесли им бойи. С этими силами Сципион двинулся к долине По и разбил лагерь в Плаценции (ныне Пьяченца), на берегу реки.
Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться: сосредоточив здесь свое войско, Сципион пребывал в полной уверенности, что пунийцы спустятся с гор гораздо севернее, той дорогой, что ведет от Аоста долиной Балтейской Дуары. Единственным известным в то время перевалом, ведущим из страны кельтов в край тавринов, оставался перевал Мон-Женевр, и нет ничего удивительного в том, что римский военачальник ожидал появления Ганнибала со стороны Пеннинских Альп, у перевала Малый Сен-Бернар. Со своей стороны, Ганнибал знал от бойев, что римлянам неизвестен второй проход через Альпы, в районе Мон-Сенис, и он использовал это обстоятельство себе на пользу. Военная история Больших Альп вообще богата подобными «играми в прятки». В начале XVI века н. э. аналогичный маневр, только в обратном направлении, совершил Франциск I, что и помогло ему одержать победу в битве при Мариньяне (Меленьяно). Получив донесение, что швейцарцы ждут его возле перевала Мон-Женевр, он прошел через перевал Ларш. Ганнибалу аналогичная уловка позволила получить временную передышку и дать своим людям отдохнуть и набраться сил. Полибий (III, 60, 6) и Тит Ливий (XXI, 39, 1–2) поведали нам, в каком состоянии находилось наполовину растаявшее карфагенское войско — вспомним цифры, выбитые на стеле мыса Лациний: 20 тысяч пехотинцев и шесть тысяч всадников. Спустившись с гор, эти люди, измученные лишениями и опасностями сурового перехода, больше походили на дикарей, чем на солдат. Некоторое время спустя пунийцы захватили столицу тавринов, вероятно, будущий город Августа Тавринская (ныне Турин), взяв его после трехдневной осады. Для пущего устрашения перерезали всех жителей, оказывавших сопротивление. Но в подобной жестокости имелся свой глубокий смысл, который ясно понимал Полибий. Он поясняет, что галлы, обитавшие в долине По, занимали выжидательную позицию. В принципе они склонялись на сторону пунийцев, однако близость римских легионов заставляла их проявлять осторожность. Это хорошо сознавал и Ганнибал, которому нельзя было медлить с привлечением союзников.
Известие о том, что Ганнибал уже в Италии, мало того, уже успел захватить Таврин, вызвало в Риме род столбняка. Из Сицилии срочно вызвали второго консула Тиберия Семпрония Лонга, ранее отправленного в Лилибей для подготовки похода в Африку. За несколько месяцев, проведенных на острове, он развил бурную деятельность, заручился поддержкой сиракузского тирана Гиерона и с его помощью создал не только в Сицилии, но и на Эолийских островах целую систему укреплений против возможного вторжения пунийского флота. Затем он захватил остров Мальту, гарнизон которой сдался без боя. Однако теперь обстоятельства решительно изменились. Думать о войне в Карфагене уже не приходилось, потому что пожар начался в родном доме. В середине ноября, оставив Сицилию на попечение претора М. Эмилия, а охрану побережья Южной Италии с ее 25 военными судами его помощнику Сексту Помпонию, Семпроний вместе с войском прибыл на берега Адриатики, в город Аримин (ныне Римини).
Первое столкновение близ Тицина (ноябрь 218 года)
Семпроний еще не успел соединиться с войском Сципиона, когда произошло первое вооруженное столкновение обоих вражеских армий. Сципион перешел реку По и двинулся к западу, навстречу армии Ганнибала. Реку Тицин он преодолел по наскоро возведенному мосту, возле которого оставил для охраны небольшой отряд. Ганнибал в это время двигался по противоположному берегу По, так что, если верить Полибию (III, 65, 1), у римлян река оставалась слева, а у карфагенян справа. Накануне первого серьезного столкновения, имевшего огромное моральное значение, оба главнокомандующих старались максимально разжечь в своих солдатах боевой дух. Конечно, Ганнибал рисковал несравненно крупнее: ему приходилось идти ва-банк. В случае тяжелого поражения война для него закончилась бы, практически не начавшись. Напротив, победа гарантировала ему поддержку галлов, которые все еще наблюдали за развитием событий со стороны, а вместе с этой поддержкой у него появились бы и средства для продолжения военной кампании. Особое внимание, как свидетельствуют Полибий и Тит Ливий, он уделял психологической подготовке воинов, и последняя отнюдь не ограничивалась произнесением пламенных речей. Так, накануне Тицинской битвы Ганнибал «срежиссировал» для своих солдат целый спектакль. Перед солдатским строем собрали группу молодых галльских горцев, захваченных в плен во время перехода через Альпы, и заставили их тянуть жребий. Так было отобрано несколько пар, которым предоставили оседланных коней и знакомое каждому оружие. Затем им приказали биться друг с другом в смертельном поединке, причем победивший автоматически вливался в ряды пунийской армии
[55].
На пленников, наблюдавших за этими «дуэлями» в качестве зрителей, увиденное произвело самое тягостное впечатление. Победителям, пишет Полибий, сочувствовали больше, чем убитым, для которых все несчастья закончились раз и навсегда. Но самое главное — на это и рассчитывал Ганнибал, устраивая свой «сеанс шоковой психотерапии», — что похожий ропот поднялся и в рядах карфагенян, поначалу глазевших на схватки пленников с любопытством, но постепенно проникшихся жалостью к их судьбе. Как и пленные галлы, солдаты склонялись к единодушному мнению, что убитым повезло гораздо больше, чем живым, потому что их самое худшее еще ждало впереди.
