Но вот в Сардинии надеждам Ганнибала довольно скоро наступил конец. От правителя острова Гампсихора, человека пунийского происхождения, в Карфаген весной 215 года прибыло тайное посольство — результат трудов карфагенского сенатора Ганнона, жившего в Сардинии (Тит Ливий, XXIII 32, 10; 41, 1–2). Как сообщили послы, население острова, задавленное налогами и натуральной данью, было готово подняться против римского владычества, которое оно терпело с 238 года. Отличным поводом для начала восстания казалось назначение в Сардинию нового претора, мало знакомого с местной обстановкой. Однако, строя эти планы, никто из договаривавшихся еще не знал, что вместо тяжело заболевшего Кв. Муция Сцеволы назначение на остров получит Т. Манлий Торкват, опытный полководец, 20 лет назад лично принимавший участие в покорении Сардинии, к тому же человек жестких принципов: это именно он выступил в сенате против выкупа военнопленных после Каннской битвы. Карфаген отправил к берегам Сардинии экспедиционный корпус под командованием Гасдрубала Лысого, но возле Балеарских островов корабли попали в шторм и не смогли вовремя добраться до места назначения. Первое же сражение, в котором жители острова попытались одолеть римлян без помощи Карфагена, закончилось для них поражением. Когда Гасдрубал наконец добрался до Сардинии, он соединился с войском Гампсихора, стоявшим близ Карал (ныне Кальяри), неподалеку от лагеря Манлия. Разыгралась еще одна битва, но и она обернулась для карфагенян и сардинцев сокрушительной неудачей. Спасаясь от преследования, остатки разбитого войска укрылись на западном побережье острова, в местечке Корн (ныне Санта-Катерина-ди- Питтинури), но Манлий настиг их и здесь. Ему удалось также захватить в плен Гасдрубала и Ганнона. После этого Т. Манлий Торкват мог возвращаться в Рим и доложить сенату, что порядок в Сардинии, уже покоренной им в 235 году, он снова навел.
Между Капуей и Тарентом (осень 215 года-осень 214 года)
К концу лета 215 года Ганнибал предпринял еще одну попытку завладеть Нолой. Пополнением в виде воинов и слонов, незадолго до того доставленных Бомилькаром к побережью Бруттия, командовал Ганнон. Однако все старания карфагенского полководца склонить на свою сторону местную знать оказались тщетными, а Марцелл так яростно защищал город, что Ганнибалу пришлось отказаться от своего намерения (Тит Ливий, XXIII, 43–46). Ганнон со своим войском вернулся в Бруттий, а Ганнибал отправился устраиваться на зимние квартиры в Апулию, в местечко, расположенное чуть в стороне от Арп, близ Фоджии, на полуострове Гарган: ему явно нравились эти края, и мы увидим, что в дальнейшем он будет возвращаться сюда не раз.
В Риме, на Марсовом поле, прошли выборы консулов на 214 год, больше похожие на театральное представление. На правах старшего из двух слагающих свои полномочия консулов председательствовал на них Кв. Фабий Максим.
Согласно обычаю, который человеку наших дней, особенно тому, кто успел «подзабыть» цензовый характер римских властных учреждений, отражавших сущность всего римского общества, построенного на строгом разграничении отдельных классов, кажется довольно странным: первыми к избирательным урнам приглашались представители «первого класса», то есть центурия всадников и наиболее зажиточных из пеших воинов. Если им удавалось заранее сговориться между собой, можно было считать результат выборов предопределенным еще до того, как к урнам придут остальные центурии. Еще больше способна удивить нашего современника следующая особенность римских выборов: жеребьевкой избиралась одна из центурий, которая участвовала в «предварительном» голосовании, причем ее выбор считался предзнаменованием, а к предзнаменованиям в Древнем Риме относились с большой серьезностью. В тот декабрьский день 215 года волей жребия право на «предварительное» голосование получила центурия «юниоров», то есть подлежащих мобилизации граждан в возрасте до 46 лет, одной из сельских «триб» (в данном случае одного из округов), а именно расположенной к востоку от Рима сельской области Аниен (Тит Ливий, XXIV, 7, 12). «Юниоры» назвали своих кандидатов на пост консула — Т. Отацилия Красса и М. Эмилия Регилла.
И тут неожиданно для многих взял слово Фабий, недовольный «предварительным» выбором голосовавших. Кандидатуру Эмилия Регула он отмел с легкостью, напомнив присутствующим, что тот носит сан фламина
[86] Квирина, а потому не сможет надолго отлучаться из Рима без ущерба для исполнения религиозной службы. Зато Титу Отацилию досталось от старого Фабия по полной программе, хоть тот и приходился ему племянником со стороны жены. Подобная ноша, заявил Фабий, слишком тяжела для человека, который, будучи претором в 217 году и возглавляя римский флот, не сумел обеспечить безопасность италийских побережий. Но главный смысл речи Фабия, судя по всему, весьма сочувственно воспринятой Титом Ливием, в том, что касалось организации руководства армией, сводился к открытой критике системы, благодаря которой римляне постоянно оказывались в крайне невыгодном по отношению к врагу положении. Действительно, Ганнибал мог строить свою стратегию на долгие годы вперед, зная, что его никто не сместит, тогда как римские главнокомандующие едва успевали завершить подготовку той или иной кампании, как им приходилось уступать свое место следующему консулу. Все прекрасно поняли, что хотел сказать своей речью Кв. Фабий Максим. Фактически он в четвертый раз — не считая диктатуры 217 года — предлагал свою кандидатуру на службу Республике. И «юниоры» из Аниена, призванные на повторный тур голосования, сделали то, чего от них и ждали. Вторым консулом — в третий раз в своей карьере — был избран М. Клавдий Марцелл.
Начало политических и экономических преобразований в Риме
У нас не должно возникать никаких заблуждений относительно подоплеки этого голосования. За выборщиками из Аниена совершенно явно стоял сенат, точнее, преобладавшая тогда в сенате партия «аграриев-консерваторов», которую возглавляли Фабии. (Не случайно родной сын «Медлителя» стал одним из консулов в следующем, 213 году.) К этой партии примыкали также и многие выдающиеся представители сословия плебеев, например М. Клавдий Марцелл или Кв. Фульвий Флакк, городской претор 214 года, избранный затем консулом 212 года. Преимущественное возвышение одного клана за счет остальных, рассматриваемое как залог преемственности в руководстве армией в период с 215 по 208 год (дата гибели Марцелла в Апулии),’не обошлось без применения довольно суровых мер, например, высылки в «провинцию» деятелей, принадлежавших к другим группировкам. Благодаря этой политике П. Корнелий Сципион смог оставаться на должности испанского проконсула в течение шести лет подряд, до самой своей кончины в 211 году, и все это время он с помощью брата Гнея выстраивал стратегию своих действий с последовательностью, обеспечившей решающие успехи его сына, будущего Публия Африканского, достигнутые в Новом Карфагене в 210 году. Таким образом, выборы 214 года знаменовали собой настоящий переворот, произошедший в традиционном понимании сущности исполнительной власти и военной стратегии.
214 год во многих отношениях стал поворотным в истории Второй Пунической войны. Именно с этим годом связано если и не полное завершение, то во всяком случае широкое начало денежной реформы, демонстрирующей на экономическом уровне те перемены, на которые вынужден был пойти Рим под давлением обстоятельств. Как известно, устойчивость денежной единицы является чрезвычайно чутким барометром, регистрирующим не только экономические трудности, но и политическую слабость государства. Так, осенью 217 года, после разгрома на Тразименском озере, обстановка в Центральной Италии дестабилизировалась, и тогда же была осуществлена беспрецедентная по масштабам эмиссия золотой монеты («золотого статера»), свидетельствовавшая не об устойчивости римской экономики, а напротив, об утрате доверия к ней со стороны латинов-союзников и о снижении ее покупательной способности на внутреннем рынке. В какой-то степени эмиссия представляла собой последнюю отчаянную попытку поправить пошатнувшиеся позиции древнеримской валюты. Другим, еще более ярким доказательством плачевного состояния римской казны, обусловленного многократно возросшими расходами, с одной стороны, и усложнением добычи драгоценных металлов — с другой, стали стремительная девальвация самой ходовой тогдашней монеты — бронзового асса и поспешно начатое реформирование всей денежной системы.
