Весной 206 года пунийский полководец вывел своих воинов из городов, в которых они провели зиму. Благодаря вербовке, осуществленной Магоном, их ряды значительно усилились: объединенная армия обоих карфагенских полководцев насчитывала теперь 50 тысяч пеших — Полибий даже приводит цифру в 70 тысяч (XI, 20, 2) — и четыре с половиной тысячи конных воинов. Слухи о массовой мобилизации противника дошли до Тарракона, где находился тогда Сципион, имея в своем распоряжении всего четыре легиона. Перед ним встала задача как можно скорее пополнить свои ряды. Силану удалось договориться с иберийским царьком Кульхасом, который предоставил необходимое подкрепление. Вместе с отрядами самого Силана, дислоцированными между Тарраконом и Кастулоном, римская армия насчитывала 45 тысяч пехотинцев и около трех тысяч всадников. Впрочем, Сципион не забыл, что именно измена кельтиберов, в последний момент переметнувшихся к неприятелю, послужила причиной гибели его отца и дяди, а потому он не слишком рассчитывал на иберов, полагая использовать их скорее для устрашения противника. Победу могли ему обеспечить только собственные легионы.
Решающее для исхода испанской кампании сражение разыгралось под Илипой (у Тита Ливия это место именуется Сильпией; XXVIII, 12, 14). Очевидно, оно располагалось в полутора десятках километров от Севильи, в районе Алькалья-дель-Рио, на правом берегу Гвадалквивира (J. F. Lazenby, 1978, р. 145). Сципион еще не закончил разбивку лагеря, когда на него обрушилась первая конная атака карфагенян, возглавляемая Магоном и Масиниссой, вождем нумидийцев. Однако римский военачальник предвидел подобную опасность и заранее принял меры предосторожности: за одним из окрестных холмов он укрыл крупный отряд всадников, которые и обратили нападавших в бегство. В течение следующих нескольких дней обе армии, построившись в боевые порядки, в основном наблюдали друг за другом, изредка отваживаясь на отдельные вылазки и мелкие стычки. Для тех и других было очевидно, что силы примерно равны. В конце концов преимущества добился Сципион, применив два весьма мудрых тактических приема. Проконсул обратил внимание, что в течение всех предшествующих дней Гасдрубал задерживался с построением своих войск и что африканский корпус — ядро армии — он размещал в центре, а слонами укреплял фланги. Сам Сципион все это время также не спешил с построением, располагая римских легионеров по центру, а иберийских воинов — по флангам. Но в тот день, когда он решился на схватку, он не только поднял своих людей на ранней заре, чем застал Гасдрубала врасплох, но и изменил привычный порядок построения своей пехоты, выставив по центру иберов, а по флангам — римлян. Подробное описание маневра, осуществленного Сципионом, мы находим у Тита Ливия (XXVIII, 14–15), но особенно интересное — у Полибия (XI, 22–24). Верный своей привычке, греческий историк оставил технически точное описание этой военной операции. Ранним утром римский полководец направил конницу вместе с отрядами велитов и атаковал карфагенскую армию, еще не успевшую завершить боевое построение. Спустя несколько часов он приказал всадникам и легковооруженным пехотинцам вернуться назад и провел их через расступившийся строй иберов, занимавших центральную позицию, в арьергард, разделив на две части, одну направив к правому флангу, другую к левому, причем велиты держались чуть впереди конницы. Лишь после этого он отдал приказ о выступлении единым фронтом. Приблизившись на расстояние в несколько сот метров от неприятельской линии, он и приступил к осуществлению своего тактического маневра. Позволив иберам, занимавшим центр, по-прежнему двигаться вперед, он развернул свои фланги, на которых, как мы помним, выстроил римских легионеров, прикрытых с тыла велитами и конницей, на 90 градусов. Правое крыло, которым командовал он сам, повернуло налево, левое — под командованием М. Юния Силана и Л. Марция Септима — направо. Таким образом карфагенские фланги, состоявшие из иберов, оказались в тисках и приняли на себя чудовищной силы удар, тогда как главные силы Гасдрубала — африканцы и ветераны-карфагеняне, занимавшие центр, — оказались отрезанными от вражеской пехоты и вообще не имели возможности вступить в схватку. К концу дня, измученные больше усталостью и зноем, чем участием в битве, они стали отступать: сначала организованно, а затем в беспорядке. Только разыгравшаяся буря помешала этому бегству обратиться истинной катастрофой. Таким образом, Сципион показал себя достойным учеником Ганнибала, прекрасно усвоившим жестокий урок, который тот преподал римлянам при Каннах: он не только повторил, творчески усовершенствовав, фланговый маневр карфагенского полководца, но и успешно использовал разницу между сильными и слабыми частями войска.
Гасдрубал, сын Гискона, после битвы укрылся в Гадесе, откуда вскоре перебрался в Африку, где нам еще предстоит с ним встретиться. Некоторое время спустя в метрополии пришли к выводу, что дальнейшие попытки удержать Испанию стали нецелесообразны, о чем незамедлительно поставили в известность Магона. Предприятие, затеянное Баркидами, к концу 206 года вернулось в ту же точку, из которой в конце второго тысячелетия до нашей эры западные финикийцы начинали свои завоевательные походы. В последних конвульсиях пунической Испании, сопровождавшихся восстаниями Мандония и Индибилиса
[104], рождалась другая Испания — римская. Новым завоевателям еще предстояло покорить Илитургис и Кастулон, подавить мятеж в Сукроне, но еще до 205 года, когда Сципион был уже в Риме, а на полуострове находились его последователи Л. Корнелий Лентул и Л. Манлий Ацидин, он успел совершить поступок, расцениваемый потомками как акт созидания в истории романизации Испании (P. Grimal, 1975, р. 140). В нескольких километрах от Илипы, ставшей свидетельницей крушения карфагенского могущества, в местечке, получившем название Италики (Сантипонсе, расположенный к северо-западу от Севильи), он основал vicus (поселение) для римских солдат-ветеранов; полтора столетия спустя Цезарь превратил его в муниципий, который еще позже дал рождение двум императорам, чьи имена в эпоху римского господства символизировали апогей римского могущества — Траяну и его наследнику Адриану.
Мыс Лациний
Истинный римлянин, Тит Ливий не любил Ганнибала, что, впрочем, ничуть не мешало ему восхищаться талантами последнего. В 206 году, утверждает историк, римляне не предприняли ни одной попытки добить Ганнибала. После жестокого поражения, которое его соотечественники понесли в битве при Метавре, карфагенский полководец воздерживался от новых военных инициатив, но и враги пока оставили его в покое. По мнению историка, даже в это тяжелое время, когда все вокруг него рушилось и гибло, Ганнибал по-прежнему наводил на римлян ужас и представлялся страшной силой. Как пример исключительности, граничащей с чудом, Тит Ливий приводит тот факт, что в течение тринадцати лет — на самом деле, пятнадцати, — пока он воевал вдали от родины, на чужой, часто враждебной, территории, с пестрой, чтобы не сказать разношерстной, армией, далеко не всегда обеспеченной провиантом и денежным довольствием, среди его солдат ни разу не вспыхнуло ни одного мятежа. И объяснялось это «чудо», во-первых, величайшим авторитетом полководца, в дни поражений проявлявшимся, пожалуй, даже заметнее, чем в дни побед; а во-вторых, крепчайшей связью, которой он сумел сплотить этих людей между собой и привязать их к себе. Но разве не большего удивления заслуживает то обстоятельство, что армия Ганнибала вопреки громадным потерям продолжала существовать, практически не уменьшаясь в размерах, хотя годами не получала из Карфагена ни малейшей поддержки? Чудо не в том, что ее не сотрясали бунты, чудо в том, что она просто не распалась и не разбежалась, даже оказавшись зажатой в тесной клетке Бруттия! Действительно, в 205 году Сципион, принявший под свое командование сицилийский гарнизон, пересек Мессинский пролив и, опираясь на оставшийся верным Риму Регий, отвоевал город Локры. Если мы возьмем на себя смелость и попытаемся обозначить на карте размеры территории, на которой пунийской армии пришлось «топтаться» в течение долгих трех лет, то, очевидно, нам придется ограничиться районом между Катандзаро, Козенцей и Кротоном, с запада защищенным Калабрийскими Апеннинами. К северу их присутствие, по всей видимости, не простиралось дальше глубокого изгиба, образуемого заливом Таранто. Таким образом, карфагенские солдаты нашли прибежище в благодатных окрестностях Кротона и на хранящем следы древней греческой культуры побережье, к которому вплотную примыкал лесной массив Сила, кишащий волчьими стаями — невольными соседями солдат Ганнибала и разбойников Бруттия.
